Мы вместе живем в студенческом общежитии: я, Рита, Зоська и Валентина. Живем в одной комнате, учимся на одном курсе... За четыре года мы очень свыклись, сдружились. Каждая знает все о своих Подругах. Письма из дома мы читаем вслух, Посылки открываем, когда все в сборе, и лакомимся домашней снедью поровну. Мы вместе готовимся к семинарам и экзаменам, читаем - по кругу - одни книги, всей комнатой бегаем в кино. А когда получаем стипендию, обязательно отправляемся в кафе и заказываем на четверых торт из мороженого.

Вечерами к нам приходят ребята - однокурсники. Приходят, чтобы попросить конспекты лекций или чаю на заварку. И не уйдут, не поговорив с Зоськой... о поэзии. Это чтобы подразнить ее. Разговора такого Зоська, как огня, боится. Еще на первом курсе оставила она случайно в аудитории заветную свою тетрадь - толстую, в клеенчатом переплете. Даже мы не знали прежде о существовании этой тетради, не догадывались, что Зоська пишет стихи.

Ленька Попков, которому попала в руки эта тетрадь, не только прочел ее всю, от одной клеенчатой корки до другой, а даже выписал себе целые страницы, вызубрил стихи наизусть и распевал на мотивы популярных песен. Конечно, он рассказал о тетради всем ребятам. Да если бы только рассказал... Он устроил у себя в комнате коллективную читку и потом что - то вроде читательской конференции. А в комнате у Леньки восемь человек. Да еще из соседних ребята пришли. Зоська, как узнала обо всем этом, убежала из дома и три ночи у своей двоюродной тетушки ночевала. На ее месте убежал бы любой. Стихи - то ведь были особенные: любовные, написанные «только для себя». И больше половины их было посвящено... самому Леньке Попкову.

... Ровно в двенадцать мы выставляем ребят за дверь. Валентина выключает радио и гасит свет. Ее кровать дальше других от штепселя и репродуктора, но выключает радио и свет непременно она. Потому что никто из нас троих этого не сделает. В двенадцать не хочется еще спать, а по радио передают ночью такие интересные концерты...

Очутившись в постелях, мы обязательно сначала помолчим, а потом кто-нибудь не выдержит и заведет разговор. В темноте мы больше всего говорим... о любви. Рита начинает расхваливать преподавателя политэкономии Степана Антоныча, от которого она без ума и которого я, Зоська и Валентина ненавидим за строгость. Валентина своим спокойным, грудным голосом тоже скажет что - нибудь очень хорошее о своем Борисе. И еще добавит, что любовь - это самое что ни на есть дорогое, прекрасное чувство. Именно оно делает человека счастливым.

Валентина говорит о любви тепло - тепло, и мы знаем, что при этом она хорошо, светло улыбается.

Каждый раз ее возмущенно перебивает своим резким, пронзительным голосом Зоська. Зоська теперь никого не любит, а Леньку Попкова «презирает за подлость». Волнуясь и раздражаясь, она кричит, что мальчишки все дряни, хвастуны и обманщики, что не под силу им такое большое чувство, как любовь. Что любить их нельзя, любить их не за что и что она никогда в жизни никого, кроме мамы и нас троих, не полюбит.

Наконец распалившаяся Зоська гневно умолкает, и я чувствую, что тоже очень хочу сказать о своем... Но подруги ко мне почему - то относятся несерьезно. Я знаю об этом и всякий раз робею перед тем, как решусь сказать им о самом сокровенном. Бывает, и совсем промолчу. В таком случае они сами спросят:

- Ну, а тебе, Тоська?.. Кто опять понравился?

волей - неволей приходится отвечать.

Я открываю душу. Говорю честно, что понравился теперь комсорг с исторического факультета, что, конечно, он красивее и умнее Жени Мохова и, если пригласит меня когда - нибудь в кино или театр, непременно пойду.

Мне, конечно, никогда не дают договорить все до конца. Зоська срывается с постели, перебегает ко мне и над самым ухом начинает заклинать:

- Господи! Девочки! Ну, посмотрите на эту дуру!...

В комнате темно, и увидеть меня, конечно, невозможно.

- Что ты, Тоська, за человек? - не унимается Зоська и протягивает руки к самому моему носу. - Как ты можешь семь раз на неделе влюбляться?..

Я отворачиваю лицо, потому что Зоська, если она взволнована, очень сильно жестикулирует.

Она опять наступает, опять кричит, что я дура и что из - за таких, как я, наши институтские мальчишки слишком много о себе думают.

Я лежу у самой стенки, помалкиваю и с нетерпением жду, когда наконец Зоська устанет кричать и оставит меня в покое. Но Зоська самая говорливая и крикливая из нас. Если ее не остановить, может, наверное, до утра ругать меня, стыдить и размахивать руками перед моим носом.

- Зоська! - говорит Валентина. - Иди к себе. Не мешай спать.

Она говорит это и спокойно и властно. Так что ослушаться нельзя. Зоська поднимается наконец с моей кровати и, шлепая босыми ногами, бредет к себе, в дальний угол комнаты.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.