Есть портреты Батюшкова и Пушкина, на которых легко отметить их схожесть, схожесть как бы двух братьев — старшего и младшего. Это разительное внешнее сходство, обращающее на себя сугубое внимание, подкрепляется сходством куда более существенным — духовным, творческим, психологическим (для этого надо углубиться в тексты). Оно важно для нашего восприятия. Певучесть пушкинской речи слышится у Батюшкова уже в самом начале XIX века. Одно из своих стихотворений Батюшков назвал «Мой гений» (1815):

О, память сердца!
Ты сильней
Рассудка памяти печальной
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дальней.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.

Эта мелодика предсказывает мелодику «Для берегов отчизны дальной» или «Я помню чудное мгновенье».

Читатели середины и особенно второй половины XIX века будут приписывать эти стихи Пушкину. В заблуждение был введен даже такой просвещенный человек и поэт, как Аполлон Майков. На общность душевного и стихотворного строя Батюшкова и Пушкина указывал Белинский: «Это еще не пушкинские стихи, но после них уже надо было ожидать не других каких-нибудь, а пушкинских...» Речь шла у Белинского о стихотворении Батюшкова «Вакханка» (1815):

Все на праздник Эригоны
Жрицы Вакховы текли;
Ветры с шумом разнесли
Громкий вой их, плеск и стоны.
В чаще дикой и глухой
Нимфа юная отстала;
Я за ней — она бежала
Легче серны молодой.

Наш слух привык с сочетанию имен: Батюшков и Пушкин. О первом говорится порой только лишь как о предшественнике второго. И этого было бы достаточно для того, чтобы прочно войти в историю поэзии. Пушкин до Пушкина... Все, что у Батюшкова было намеком, предчувствием, догадкой, стало у Пушкина осознанной мыслью, творческой позицией. Ныне историкам литературы сравнительно нетрудно установить преемственность Пушкина от Батюшкова. Да и Пушкин хорошо знал своего предтечу. А ведь Батюшков, особенно в первые годы их знакомства, мог о своем преемнике только догадываться.

Известно, что Батюшков познакомился с лицеистом Пушкиным в 1815 году. В следующем году автор «Опытов» пытается предостеречь юношу Пушкина от увлечения вакхическими мотивами, внушенными ему стихами... Батюшкова. Далее он интересуется судьбой «Руслана и Людмилы» и в письме из Италии (1819) спрашивает: «Просите Пушкина, именем Ариоста, выслать мне свою поэму, исполненную красот и — надежды, если он возлюбит славу, паче рассеяния». Батюшков был любимым автором Пушкина-лицеиста, его «Городок» написан, несомненно, под влиянием «Моих пенатов». Но неверно ограничивать влияние Батюшкова на Пушкина только лицейскими годами, как это делали исследователи.

Вместе с Жуковским Батюшков подготовил романтизм Пушкина и в еще большей степени, чем автор «Светланы» и «Людмилы», реализм его. Говоря о романтизме, нельзя забывать, что именно Батюшков первым перевел на русский язык отрывок из Байрона в ту пору, когда английский поэт только входил в моду. Этот перевод («Есть наслаждение и в дикости лесов...») настолько пришелся по душе Пушкину, что был им собственноручно переписан.

Влияние Батюшкова на Пушкина было длительным. Не только в лицейский период, но и в последние годы творческой деятельности Пушкин обращался к поэзии Батюшкова. Порой это не влияние, а общность мотивов, сходство художественных натур Батюшкова и Пушкина. Тема ухода от светской суеты в сельскую тишь и в уединение, выраженная в стихотворении Батюшкова «Таврида», становится излюбленной в пушкинской лирике последнего периода («Давно, усталый раб, замыслил я побег в обитель дальную трудов и чистых нег...», 1834).

Первую беглую зарисовку образа молодого человека, напоминающего позднейшего Онегина, находим у Батюшкова. В «Прогулке по Москве» он говорит о «добром приятеле»,

Который с год зевал на балах богачей,
Зевал в концерте и в собранье,
Зевал на скачке, на гулянье,
Везде равно зевал...

Этот выхваченный из жизни характер станет со временем типическим образом и властно заявит о себе в русской литературе. Как же не узнать в этом «добром приятеле», фланировавшем по проспектам и кочевавшем с концерта на скачки, того, который «равно зевал средь модных и старинных зал»! Описание утра в том же «Евгении Онегине» перекликается с картиной из стихотворения Батюшкова «Странствователь и домосед». Роднит Батюшкова с Пушкиным также их отношение к Петру I, интерес к его личности, постоянные размышления над его значением. В «Прогулке в Академию художеств» Батюшков говорит: «У нас перед глазами Фальконетово произведение, сей чудесный конь, живой, пламенный, статный и столь смело поставленный, что один иностранец, пораженный смелостью мысли, сказал мне, указывая на коня Фальконетова: «Он скачет, как Россия!»

На девятнадцать лет позже этой статьи Пушкин писал в «Медном всаднике»:

О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?

В письме к Вяземскому Батюшков говорит о задуманной им поэме «Русалка» Но, увы, ему не удается задуманную поэму начать, так же как Пушкину — начатую завершить.

«Теперь я по горло в прозе», — пишет Батюшков в 1815 году Жуковскому. Он разрабатывает в письмах, статьях, воспоминаниях, заметках основы своего прозаического стиля, в котором предвосхищает и Пушкина, и других русских писателей.

В очерке Батюшкова «Прогулка по Москве» есть меткие зарисовки городских типов, прямо ведущие нас в галерею, которую справедливо принято называть «грибоедовской Москвой». Городские типы, наблюдения за жизнью улицы, доходящие в обрисовке до гротеска и карикатуры, — все это в очерке Батюшкова позволяет судить о нем как о тонком жанристе.

Предчувствия, предвосхищения, догадки Батюшкова, его начинания имели для дальнейшего хода развития русской литературы огромное значение. Батюшков и Жуковский, а еще раньше Державин были сильными и яркими художниками. Но их значение стало еще более ощутимым и понятным, когда пришел Пушкин. Батюшкову было присуще многое из того, что стало позднее столь характерным для поэтов пушкинской плеяды, — он ведь был самой ранней ее звездой.

Есть в истории нашей литературы заразительный и прекрасный пример того, как можно одновременно восторгаться поэтом и относиться к нему критически.

Перед нами заметки Пушкина — читателя Батюшкова, — сделанные на экземпляре книги «Опыты в стихах и прозе», изданной в Петербурге в 1817 году (часть вторая). Исследователи прежде полагали, что Пушкин делал эти заметки вскоре после выхода книги Батюшкова. Теперь же придерживаются мнения, что они сделаны не ранее 1830 года.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.