Анонимный заказчик

– Просто хотел знать, как проводят свободное время преподаватели вузов. У вас ведь сейчас отпуск?

– Да нет. Консультации для заочников... С первого принимаю экзамены... – Осокин пожал плечами. – Но бывают и совсем свободные дни.

– А четвертого? Что делали четвертого? Осокин задумался.

– Борис Дмитриевич, – попросил Корнилов, – постарайтесь вспомнить все поточнее. С кем встречались, время... Меня интересуют даже мелочи: кого встречали, выходя из дома? Кому звонили? Кто звонил вам? И всякий раз старайтесь припомнить время. Указать его поточнее. Я понимаю, это нелегко, но иногда маленькая деталь все ставит на свои места. Например, полуденная пушка.

– Пушка? – удивился Осокин.

– Ну, конечно. Петропавловская... Пальнет, поневоле вспомнишь о времени.

Борис Дмитриевич улыбнулся. Первый раз с начала их беседы.

– Да уж, петропавловская не дает нам забыть о времени. Даже счастливым. Только в новых районах ее уже не слышно.

– А вы в тот день куда-то ездили? В новый район?

– Нет. Не ездил. Сейчас я постараюсь все рассказать по порядку. Утром мы встали поздно. Около девяти. У жены был библиотечный день. В десять она поехала в «публичку». В газетный зал. На Фонтанке, знаете?

Корнилов кивнул.

– А ко мне приехал мой аспирант.

– Поточнее, Борис Дмитриевич. Время, фамилия аспиранта...

– Да, да! Понимаю. Правда, скорее ничего не понимаю. – Он снова улыбнулся открытой, подкупающей улыбкой.

«Ну вот, Борис Дмитриевич, теперь ты совсем другой человек, – подумал Корнилов. – Куда подевалась твоя скованность? Где осторожность и взвешенность в ответах? Теперь тебе нечего скрывать! Можно говорить правду. Насколько легче говорить правду. И не бояться проговориться! Не напрягать свое серое вещество, чтобы удержать в уме детали, которые ты уже скрыл или придумал, и чтобы согласовать их с новыми, которые еще предстоит придумать. Придумать или скрыть. Как это трудно – говорить неправду».

Осокин рассказывал быстро и уверенно. Иногда, вспоминая что-нибудь новое, о чем забыл упомянуть раньше, извинялся и уточнял подробности.

Делая беглые записи на листе бумаги, Корнилов почти не сомневался, что все рассказанное Осокиным верно. Весь день четвертого августа, час за часом, можно будет перепроверить показаниями свидетелей, подтвердить фактами. Корнилов уже не сомневался и в том, что к нападению на Колокольникова Борис Дмитриевич не имел никакого отношения. И еще он удивлялся, что этот умный и, похоже, эрудированный человек не чувствует, что выдает себя с головой, показывая теперь свою наблюдательность и цепкость памяти. Эмоциональная разрядка – Корнилов нередко использовал в своей практике такой прием. Но чаще всего этот прием срабатывал, когда имеешь дело с людьми ограниченными, малоразвитыми. А тут преподаватель вуза...

– ...В шесть я зашел за женой в библиотеку, и мы поехали в гости. На Гражданку. У ее сестры день рождения. Вернулись домой поздно. Не помню точно. Был, как говорится, изрядно подшофе. – Осокин вопросительно посмотрел на полковника, давая понять, что добавить ему больше нечего.

– Спасибо, Борис Дмитриевич, – поблагодарил Корнилов. – Все очень четко и убедительно. Приятно иметь дело с умным человеком. – Он помедлил немного и добавил, внимательно вглядываясь в Осокина, чтобы не пропустить, какой эффект произведут его слова: – А вот когда вы рассказывали о своей поездке на «Жигулях» за город, я огорчился. Подумал, что память у вас плохая...

Осокину удалось справиться с собой. Лицо его не залило краской, как в тот раз, когда он понял свою первую ошибку. Только глаза сверкнули яростно. Но Борис Дмитриевич тут же опустил их и сказал: