— Слишком уж ты с ним церемонишься, Борис, — не выдерживает одна из девушек.

«Борис! Неужели Найденов?»

— Борис Михайлович! — кричу я и вскакиваю со скамейки. — Узнаете?

Тот, кого назвали Борисом, быстро оборачивается в мою сторону.

— Да, — говорит он, чуть-чуть помедлив, — узнаю. Рад вас видеть...

И, как назло, именно в этот момент объявляют, что посадка на нужный мне поезд заканчивается. Я подхватываю свой чемоданчик и устремляюсь к выходу, не обменявшись с Борисом и двумя словами, и только успеваю на ходу записать телефон Найденова...

А потом, лежа на верхней полке, под стук колес я начинаю вспоминать все с самого начала.

У истоков равнодушия

...Я сидела тогда в зале судебного заседания, где слушалось уголовное дело ученика девятого класса «В» двести тридцать четвертой московской школы Бориса Найденова.

Казалось бы, банальная кража. Но суд заинтересовался не столько тем, КАК было совершено преступление, сколько ПОЧЕМУ стал подросток на скользкий путь...

Исток реки весьма точно обозначается на географической карте. Установить, откуда берет свое начало беда, куда труднее. И все же чем дальше шло судебное разбирательство, тем яснее становилось: исток беды — равнодушие. И хотя на скамье подсудимых сидел понурившись только один юноша в неопрятном школьном кителе, ломимо него и прежде всего судили именно равнодушие. До этого равнодушие представлялось мне эдаким существом без пола и возраста. Позевывая и поплевывая, внимает оно одинаково безучастно добру и злу.

Но здесь равнодушие выглядело иначе. До неправдоподобности иначе — ведь оно выступало в обличье матери и учительницы. И как бы оно ни прикидывалось, — одна то и дело пускала в ход намокший от слез платочек, а другая смущенно протирала запотевшее пенсне, — обе они, без сомнения, были лишь равнодушными свидетельницами, на чьих глазах катился вниз обвиняемый ныне по статье Уголовного кодекса Борис Найденов.

...Софья Андреевна вышла замуж вторично. Но куда девать трехлетнего сына? Казалось бы, кому, как не родной матери да к тому же воспитательнице детского сада, заняться воспитанием собственного ребенка. Но нет, Борис переходит из рук в руки, то к одной родне, то к другой. Так случилось, что в тринадцать лет он попадает на воспитание к бабке по материнской линии, хотя о «слабостях» старушки знал весь дом.

— Опять воюет! — вздыхали соседи, заслышав грохот посуды.

Из комнаты вылетал Борис и кубарем скатывался с лестницы. Вдогонку ему летели тяжелые предметы и брань... Лишь внизу, в подъезде, можно было наконец отдышаться. По горькому опыту Борис знал: пьяная бабка на холод не полезет, но продебоширит всю ночь напролет. Надо искать ночлег. Конечно, ближе всего к матери — она и живет-то через двор. Только идти не стоит: материна свекровь зло хлопнет перед его носом дверью, а потом на лестницу выскочит сама мать и начнет его слезно упрашивать поехать куда-нибудь, ну хоть к двоюродной тетке или троюродному дядьке…

— Я урока не выучил, — краснел на следующее утро перед педагогом вызванный к доске Борис. — Не мог.

Почему не мог, почему пришел без тетрадей, без книг, в мятой одежде — никого почему-то не интересовало. В журнале просто появлялась очередная двойка, и дело с концом...

— У нас, видите ли, близкого контакта с Борисом не установилось. — Классная руководительница Зоя Викторовна Левина в который раз принимается теребить пенсне. — Хотя, знаете ли, при встречах в коридоре во время перемен я всегда, понимаете ли, считала своим долгом поговорить с Найденовым всерьез.

— Всерьез? Во время перемены? В коридоре? — уточняет судья. — Любопытно. Ну, а как, интересно, устанавливался контакт с матерью?

Зоя Викторовна откашливается и протягивает для ознакомления дневник Найденова. Что и говорить, немало было изведено красных чернил на гневные сентенции с многочисленными восклицательными и вопросительными знаками. Но сколько ни листай — ни под одной из них так и нет подписи матери.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.