Александр Гомельский

— Чего же не хватило, Валдис? Вы ведь получили практически полное самоуправление, о котором так мечтали? — спросил я капитана по возвращении сборной из Испании.

— «Папы». Его жесткости и даже в чем-то жестокости. И даже наглости не хватило — тоже его. Наша-то, видишь, какой-то голословной оказалась. Эх, кабы все вернуть...

«В чемпионы не возвращаются» — есть в спортивном мире такое присловье, возведенное пусть и не в ранг абсолютной истины, но все же оказывающееся, как правило, весьма прозорливым. А в тренеры чемпионов? Тем паче, если тебя не слишком стремятся возвратить.

Осенью того же, 86-го, в салоне своей «Волги» Гомельский будет рассказывать мне, как он примет сборную и выиграет с ней Олимпиаду. Тяжко, правда, в этом Сеуле придется, но он все же выиграет. Я слушал и кивал. Разговор этот был особенно к месту, потому как мы ехали в подмосковный Новогорск, на тренировочную базу сборных команд страны, откуда не далее как завтра наши баскетболисты должны были отправиться в длительное заокеанское турне. Во главе с новым тренерским коллективом, руководившим до того второй сборной. А он, остающийся в Москве, рисует мне на жуткой ухабистой трассе сеульские картинки. Так-таки и выиграете, Александр Яковлевич?

— А кто, скажи, кроме меня, с ними сладит? Ну кто? Вернут, вот посмотришь, никуда не денутся. Что это за сборная без меня?!

Интересно, а как вообще мировой баскетбол существовал до него?

И его, представьте себе, вернули. Уже экс-полковника, уволившегося в запас, но по-прежнему лелеявшего мечту о главном сражении в своей жизни. И сборная, истосковавшаяся на своем вольном режиме по большим победам, радостно распахнула ему свои объятия: «Как далеко поедем на первый сбор, Александр Яковлевич? Вещички к завтрему паковать?» — «Вообще-то надо бы вчера. Но уж мы, так и быть, начнем сегодня»:

И они начали... с проигрыша чемпионата Европы. Точнее даже, с жестокой травмы Сабониса, предшествовавшей тому несчастливому первенству. Вернувшийся выигрывать, Гомельский для начала лишился лучшего среди любителей баскетболиста мира. Затем в полосу длительного нездоровья впал другой основной центровой команды — Владимир Ткаченко. Для тренера, вознамерившегося создавать победную модель игры именно вокруг этих двоих, большего несчастья трудно было придумать. Так как насчет Сеула, Александр Яковлевич?

Жалко ребят. Они как никто заслужили олимпийское золото, а придется, возможно, без них выигрывать. Кто еще в такой ситуации победить сможет? Пожалуй, только я.

Если имеет право на существование спортивная злость, то и спортивная наглость, наверное, не последнее оружие против соперника. Есть, правда, мнение, что это качество неплохо бы разбавлять долей скромности. Но тогда, наверное, это будет уже не Гомельский, а кто-то другой.

Поражение на первенстве континента тренер разложил по полочкам, все объяснив в свете олимпийского задания на завтра. Теоретически он действительно знал, как одолеть эту вершину. Но на практике ему нужны были не эти правильные выкладки, а единственный игрок, которого Гомельский ждал всю свою жизнь в спорте, и, наконец, дождался, — Арвидас Сабонис. Без него Сеул рисовался в мрачноватых тонах.

Сабонис, конечно же, игрок от бога. Великий игрок, с появлением которого в начале 80-х в нашем баскетболе произошла полная смена взглядов на незыблемые, казалось бы, доселе постулаты игры. От многих, весьма амбициозных и уважающих себя мастеров я слышал, что в игре с участием Арвидаса им хочется вручить ему мяч и... не мешать. «Саба разберется».

Но у Сабониса за несколько месяцев важды случались практически полные рывы ахиллова сухожилия. Он перед Сеулом полтора года не появлялся

Команде, находясь то на больничном, нa щадящем режиме. И сам вариант возникновения его на Олимпиаде казался утопией всем, кроме Гомельского, в том числе и самому Сабонису.

Да-да, он, еще недавно рвавшийся играть везде и всюду (отчего, лишенный много лет подряд полноценного отдыха, в итоге и «порвался»), в Сеул не стремился вовсе. «Боюсь разочаровать, но даже такое событие не окупит самопожертвования. Я не дую на воду, просто не люблю обещать то, чего не смогу выполнить. Головой в омут я уже набросался, полтора года хожу на полутора ногах». Если уж донельзя скупой на слова Арвидас произносит такие длинные фразы, тут стоит призадуматься и искать другие варианты игры. Без него.

Но в том-то и дело, что без него нельзя было победить. И Гомельский, веря в успех заокеанской медицины, — а большую часть реабилитационного курса Сабонис проводил в Америке, — развернул в надежде на ранимое самолюбие своего любимого воспитанника кампанию под девизом «Такой Сабонис нам не нужен». Мы, мол, тут пот ручьями проливаем, а он сибаритствует. Лечится, видите ли, не спеша. И интервью разные раздает, вредные для нашего общего дела. Надо будет, и без него победим. Не хватало еще начинать каждого уговаривать в сборной поиграть.

Уговаривать действительно не в характере Гомельского. Сказал, например, едва-едва начинавшему оправляться от болезненнейшей травмы позвоночника Владимиру Ткаченко, что он ему нужен на предолимпийский отборочный турнир в Голландии, и тот без слов поехал. Да еще и пообещал, что со здоровьем у него все в порядке будет. И когда злосчастный позвонок вновь защемило, причем даже не на площадке, а в гостиничном коридоре, страшно терзался и переживал не из-за невыносимой боли, а оттого, что подвел Гомельского, ненадежным оказался человеком. Так думал о себе Ткаченко, верой и правдой отслуживший нашему баскетболу полтора десятка лет при своих хронических недугах.

Сабонис, как и рассчитывал Гомельский, слегка обиделся на тренера. Он-де всячески пытается вернуться в строй, и не его вина в том, что к Олимпиаде он просто физически не успевает восстановиться, а тут такие речи раздаются. Так не делают, тренер. Нам еще играть и играть вместе, — не надо ссориться... Обиделся и приехал в Москву на врачебный консилиум, который должен был дать заключение о его физическом состоянии.

Гомельский не знал, что решит консилиум; он готов был взять роль врача на себя, приняв ответственность за все последствия. И когда врачебный кворум не сказал по существу ни «да», ни «нет», предоставив все решать самому Сабонису, попросил оставить его наедине с игроком. После этой беседы Арвидас согласился проехаться в Сеул, чтобы своим появлением попугать американцев и югославов. «На разминке, Саба, — убеждал Гомельский, — мне только надо, чтобы они увидели тебя и дрогнули. А там можешь и не играть». Сабонис не возражал, и тренер (которого, между прочим, дома зовут «папой», а на Западе величают не иначе как «Серебристым лисом») поздравил себя с продвижением к победе, — уж он-то как никто знал, что Саба, вдохнув будоражащую душу атмосферу площадки, на унизительную для него роль запасного в жизни не согласится. И тогда...

...После стартового матча олимпийского турнира — как раз с югославами — оба они, игрок и тренер, сидели с низко опущенными головами и со слезами на глазах. Так плохо за всю тренерскую эпопею Гомельского сборная играла лишь несколько раз. Итальянцы подарили миру красивое слово — «фиаско», словно специально изобретенное для подслащения пилюль неудачнику. И сейчас оно настойчиво носилось в воздухе.