Машинист Транссибирской

В первое время они были связаны только с матерью: уходом, кормлением, кропотливым взращиванием в великом терпении, ноторое вдруг открылось в жене. А он думал: время его придет. Он передаст своим детям все лучшее, на что был способен.

Но постепенно в ожидании этого времени захватило его нарастающее напряжение работы, и дети росли без него. Менялись маршруты. Марки электровозов. Росли его умение и силы. У него на глазах на дороге зарождались электронные ритмы. Билась сильнее и громче стальная транссибирская жила. И он испытывал на себе растущие нагрузки движения.

Но в дороге, у какого-нибудь разъезда или промелькнувшей горы, он вдруг остро и горько чувствовал, что в этот миг без него текут их улыбки, лепеты, мысли. Их шалости, их рисунки. Он торопился к ним, желал поскорей увидеть. Начинал заниматься ими, читал, говорил. Но быстро терял терпение. Раздражался на себя и на них. Отступался беспомощно.

Он видел, как в дочери появляется загадочная, еще истекая, но уже и женская красота, когда хрупкой своей ногой в бальной туфельке описывала круги на полу, вела по воздуху маленькой, гибкой рукой. Он предчувствовал в этих движениях знаки ее будущей женской судьбы, робел. Дочь кружилась, уже от него отделенная, независимая и таинственная, и он примирялся с этим.

Но сын, младший сын был так близок ему, такое кровное родство и единство, понимание всех его движений, повадок испытывал он, когда сын сидел перед лампой, наклонив свою тонкую, стеблевидную шею, выводя на бумаге корабли, самолеты, то хмурясь, то озаряясь чистой мгновенной радостью. Ему казалось: в сыне живут его прежние состояния. Сын идет по его стопам, и ему предстоит, шаг в шаг, повторить его горести, падения и взлеты. И он не знал, как помочь ему в этих падениях.

Недавно, вернувшись домой, он увидел, что сын разломал и испортил модель электровоза, выточенную из меди и ромбиков нержавеющей стали. Раздраженный, усталый, он набросился с криком на сына, замахнулся на него.

И увидел, как глаза у сына потемнели от страха, а вихор на макушке рассыпался, как от ветра.

Сын, маленький, хрупкий, испуганный, стоял перед ним, сжимая модель. А он, в прозрении, в любви и в слабости, чувствуя, как близятся слезы, махнул рукой и пошел, неся в себе свое отцовство, свою горечь, раскаяние.

И теперь, в кабине, он думал: что, если сыну его выпадет на долю война, и вот его сын бежит по полю в атаку, и этот отцовский крик через много лет настигнет его и подломит, замедлит прыжок, подставит под пулю? И вот его сын лежит беззащитный и гибнет? Что, если будет такое?

Эта мысль показалась ему возможной, страшной и жаркой. Он двинул вперед контроллер. Громоносный состав рванулся вперед своей бронебойной мощью, устремляясь в прорыв. Николай торопился, вел его к сыну на помощь.

На разъезде они обогнали застывший в тупике поезд - платформы с тяжелыми, оранжевыми тракторами. Они были похожи на тяжелых, мордастых зверей, идущих след в след, нацелив свои стальные головы на восток.

Степан причмокнул, прищелкнул пальцем с перстнем:

- На Амур, по совхозам разгонят. Дальневосточников награждают, дай бог! Кашу заваривают. Я думаю, не податься на БАМ? Списаться с ребятами, которые из локомотивщиков туда двинули. Тут я помощником, а там тепловоз дадут.

Он ухмылялся мечтательно, а потом, став серьезным, доложил:

- Внимание, начало опасной зоны!

Поезд шел у подножия косой, изорванной взрывами кручи. Нависли высокие, зыбкие гроздья камней. Текли ручьи растревоженного, дробленого щебня. Подземные толчки и смещения трясли скалу. Она осыпалась на полотно, наваливала глыбы на колею. Ремонтники караулили гору, укрепляли, разбирали завалы. Ставили знаки опасности.

Николай зорко вглядывался, положив руки на тормоз, слушая мягкий, рокочущий гул проплывающей скалы. Под электровозом, в глубоких недрах, горела и взрывалась неостывшая сердцевина земли. Скала опустила в нее глубокий, оплавленный корень. А в размытых серебристых пространствах с чуть видной перистой тучей над электровозом неслись метеоры.

Николай вел состав в тонкой прослойке жизни, между необъятным космосом и подземным огнем.

- Конец опасной зоны! - доложил Степан.

Что-то ударилось о стекло. Расплющилось красным. Будто разбился наполненный кровью флакон. Это птица в своем полете встретилась с электровозом, оставив на стекле оттиск траектории.