Клеточная теория, сформулированная Шванном, и эволюционное учение Дарвина, именно Чарлза Дарвина, а не теория Жана Батиста Ламарка - вот ее истинный фундамент.
Чем объяснить появление сегодня статьи о ламаркизме и дарвинизме, о длившейся сто лет дискуссии между последователями этих двух теорий?
Во многих книгах, статьях и даже в учебниках, выходивших у нас в течение ряда лет, определенная группа биологов дезинформировала читателей. Авторы этих работ усиленно подчеркивали одну сторону вопроса: «Идея эволюции была впервые высказана Ламарком и затем развита Дарвином; и Ламарк и Дарвин считали, что изменчивость видов зависит от условий внешней среды». Общность предмета, которому великие натуралисты прошлого посвящали свои труды, признание обоими учеными влияния среды на ход процесса эволюции и хронологическая связь событий использовались авторами этих работ для того, чтобы скрыть основное: в своих представлениях о том, каким путем шла эволюция, Дарвин и Ламарк стояли на диаметрально противоположных позициях, и сущность теории Дарвина с ламаркизмом не имеет ничего общего.
Для чего было сглаживать различие этих двух учений?
Биологи школы Т. Д. Лысенко - речь идет именно о них - называли себя «представителями самой передовой материалистической науки», «дарвинистами» и еще «мичуринцами», однако их основной тезис гласил, что развитие видов идет только за счет целенаправленного приобретения полезных признаков и передачи их по наследству.
Около двадцати лет эволюционное учение преподносилось в искаженном виде. Поэтому сейчас приходится заново рассказывать о том, что уже много десятилетий является азбукой подлинной биологии.
По Дарвину, эволюция происходила и происходит только за счет случайных наследственных изменений (теперь их называют «мутациями»), изменений, независимо от того, чем они вызваны, не являющихся целесообразными и, как правило, не являющихся полезными.
Однако изредка столь же случайно появляются полезные наследственные изменения («полезные мутации»), и они дают преимущество данному организму и его потомкам. (Причины возникновения мутаций во времена Дарвина не были известны. Они изучены в наш век, когда биологи занялись исследованиями материальных процессов, лежащих в основе наследственности. Но об этой сложной и увлекательной проблеме мы расскажем в следующей статье).
Животные или растения, у которых случайно появились полезные изменения, в борьбе за существование оказываются наиболее приспособленными.
В результате мутаций один из далеких предков современного жирафа обогатился новым признаком: его шея оказалась немного длинней, чем шеи его сородичей. Преимущество сказалось тотчас: он раньше других в стаде видел опасность и срывался с места, он мог обгладывать ветки, недоступные другим. Если бы особенность не была наследственной, все бы кончилось его смертью. Но его потомки родились тоже с этим признаком.
Дальше «работал» естественный отбор. Больше шансов выжить имели те, кто раньше скрывался от опасности, мог добыть пищу тогда, когда трава и низко расположенные ветки были съедены стадами травоядных.
Никто не может сказать, когда именно возникло следующее наследственное изменение, когда именно преимущество стало еще большим. Откапывая скелеты предков современных жирафов, палеонтологи определили, что процесс, эволюции вида шел на протяжении жизни многих тысяч поколений.
Только два фактора движут эволюцию: случайное проявление наследственных изменений и естественный отбор полезных приспособлений.
Признает ли дарвинизм роль внешней среды? Бесспорно и в самом широком значении. Среда - это и климатические условия, и пища, и враги видимые, и невидимые микробы-паразиты. Она и ведет отбор. (Позднее мы увидим, что она вызывает и наследственные изменения.)
Ничего общего с тем, что утверждал Ламарк!
Учение Дарвина нелегко утвердилось в умах.
Философ, считавший себя материалистом и социалистом, Евгений Дюринг, обвинил Дарвина в том, «что он перенес теорию народонаселения Мальтуса из политической экономии в естествознание, что он находится во власти понятий животновода, что в своей теории борьбы за существование он предается ненаучной полупоэзии и что весь дарвинизм, за вычетом того, что им заимствовано у Ламарка, представляет изрядную дозу зверства, направленного против человечности». Видимо, Евгению Дюрингу хотелось видеть природу доброй, мудрой и заботливой нянюшкой «божьих козявок».
«Не требуется мальтусовских очное, - отстаивал дарвинизм Энгельс, - чтобы увидеть в природе борьбу за существование, увидеть в ней противоречие между бесчисленным множеством зародышей, которые расточительно производит природа, и незначительным количеством тех из них, которые вообще могут достичь зрелости, - противоречие, которое действительно разрешается большей частью борьбой за существование, подчас крайне жестокой...» «Впрочем, НАЗВАНИЕ борьбы за существование, - заключал Энгельс с сарказмом, - мы можем охотно принести в жертву высоконравственному гневу г. Дюринга. А что самый ФАКТ такой борьбы существует даже среди растений, это может доказать г. Дюрингу каждый луг, каждое хлебное поле, каждый лес...»
Если принцип естественного отбора усвоить сравнительно легко каждому, то для многих людей оказывается трудным представить себе диалектику эволюции, этой цепи случайностей. Восхитительная по своей целесообразности приспособленность живых существ к условиям обитания, как итог неисчислимых, ненаправленных, нецелесообразных изменений, - такую связь нелегко построить в сознании. И еще труднее реально ощутить через призму привычных масштабов времени и повседневных дел масштабы процесса, длившегося многие сотни миллионов лет, процесса, активными участниками которого были неисчислимые мириады живых существ, микроскопических невидимок и гигантов.
Потому-то и сохранялись у ламарнизма сторонники.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.