На улице смеркалось. Недалекий лес, полукругом обступавший Сосновку, терял свои дневные яркие краски, однотонно темнел, и только вершина его гребня на взгорке еще светилась лиловым отражением вянущей зари.
Через час я лежал на мягкой кровати и все удивлялся непоколебимой настойчивости тетки Марьи, заставившей-таки меня лечь на эту кровать, как я ни отказывался. Хозяйка ушла в заднюю избу, погасив в горнице свет, а недолгое время спустя кто-то осторожно, крадучись вошел в горницу и спросил:
- Я лягу с вами, дяденька?
- А-а, Миша! Давай ложись. На рыбалку завтра пойдешь?
- Не... не пойду: лесок нету; а Коська к дяде Митрию боится за волосом идти: дядя Митрий уши ему драть будет.
- За что?
Ответа не последовало, и, присмотревшись к Мишке, я увидел, что он уже спит, уткнувшись лицом в подушку.
... Никита Гусев чуть свет не пришел, не было его и позже, и я, вспомнив слова тетки Марьи («Ладно бы к полудню пришел...» ), сам отправился к бригадиру. Анюты не повстречал я и утром; тетка Марья сказала, что ушла она на ферму до свету и вернется поздно. Выслушав хозяйку, странное и непонятное чувство испытал я, словно искал чего-то и не нашел или будто потерял что-то...
Весь этот день я провел на полевом стане сосновской бригады, разговаривал с механизаторами, ездил с Никитой Гусевым на дальний край поля, где был второй бригадный ток и где работали на сортировке зерна женщины. Всюду стояли предосенние запахи подсыхающей на солнце соломы, молодого зерна, подсолнечного цвета, пыльного придорожного бурьяна, и все вокруг было наполнено той простой и ласковой радостью труда, что приносят с собой дни жатвы.
Вечером, когда мы возвращались с полевого стана на попутной машине, отвозившей зерно на элеватор, Никита Гусев спросил:
- Ну, как тебе, писатель, понравилась Анютка?
- Анюта, - поправил я. - Не Анютка, а Анюта.
- Ну, Анюта, - согласился Никита Гусев. - Какая разница?
- Я назову тебя Никиткой. Понравится? Бригадир подумал, усмехнулся и, встряхнув головой, ответил:
- Нет, не понравится. Бригадиру это не личит. «Никитка...» Как же так?
- А вот и так, - наставительно сказал я, сам внутренне морщась от благообразной наставительности. - Людей уважать надо.
- Это точно, - сказал Никита Гусев и вздохнул, погладив пятерней грудь в прорези распахнутого ворота рубашки. - Особенно Анюту. Она у нас ни на кого не похожая.
- Чем?
- Второй год ходит без мужа, а головы не повесила. Красавица, а никого другого и близко к себе не подпускает, хотя желающих на ее красоту много находится. Вот это мне никак не понятно.
Мне хотелось сказать Никите Гусеву, что я до сих пор еще и не видел Анюту, слышал только ее голос за дверью, но я ничего не сказал.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР Юрий Алексеевич Гагарин
Первое слово предоставляется Юрию Новикову