Дядя Захар поздоровался и полез за пазуху. Мы все смотрели на него с открытыми ртами. А он достал из - под рубахи большой пакет и подал моему отцу.

- Это что же такое? - спрашивает отец.

- А уж это гляди сам, - отвечает ему десятский. - Мы со старостой никак не разобрали, кому пришел этот пакет: не то тебе, не то твоему малому. Староста сказал: «Неси Егору, он грамотный, сам разберет, кому это прислано».

Отец вскрыл пакет, вынул из него какую - то бумажку и начал читать про себя. А когда прочел, швырнул мне ее прямо под нос:

- На, читай! Дрянь паршивая, чем занимается... Ну, уж подожди, я тебя в лесосеке теперь так прижалю, что из твоей башки дурь - то быстро выскочит!...

Он со злобой отодвинул ко мне пакет. Я только краешком глаза заглянул внутрь пакета и обомлел: там лежали мои тетрадки, которые я посылал в Москву... Конечно, нечего было и думать о том, чтобы сейчас же, при отце, прочитать ответ из театра, это я решил сделать потом. Но мне и так было понятно, что пьесу не приняли, раз вернули...

Вслед за дядей Захаром из дома вышел и отец. Я тотчас же залез на печку и начал читать бумажку из Москвы. Мать грустно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Братишки и сестренки сунулись было ко мне, но я отогнал их.

Вот что было написано в той бумажке:

«Е. В. Б. Господину Каманину Ф. Г.

Московская контора Императорских театров, ознакомившись с Вашей пьесой и возвращая ее Вам по приказанию Директора Московских Императорских театров Его Превосходительства генерал - лейтенанта Теляковского, честь имеет сообщить Вам, что надобности в пьесе Вашей для Императорских театров не представляется.

Управляющий конторой (неразборчивая подпись)».

Все... Я прочел еще раза два; сомнений не оставалось: пьесу мою не приняли. Телячья - то голова, оказывается, был прав, когда сказал, что это галиматья, а не пьеса. Правда, я тогда не знал полностью значения слова «галиматья», но понял, что оно не очень - то лестное. Наверно, и в Москве, в Большом театре, так же посмотрели на мое «Фиаско», иначе бы мне не вернули пьесу.

Сначала я был очень огорчен таким ответом, хотя он был написан на чудесной бумаге, от которой, как и от моей пьесы, после того, как она полежала с этой бумагой в одном конверте, исходил нежный аромат дорогих духов. Видно, сотрудница, которая запаковывала мои тетрадки и печатала эту бумажку, была так сильно надушена, что залах от ее рук пропитал насквозь все содержимое пакета. И несмотря на то, что отказ сильно меня огорчил, я с наслаждением вдыхал дивный запах, исходивший от бумажки и от тетрадок.

А потом, как и после разговора с Телячьей головой, ко мне пришли упорство и злоба, только теперь я злился уже не на Телячью голову, а на директора московских императорских театров, по приказанию которого мне вернули мою пьесу.

«Надобности не представляется? - думал я с гневом. - Ладно же! Я вам докажу, дайте только срок!»

Я не только в тот день, а и потом частенько забирался на лечь со своей пьесой и все нюхал ее. Духи были стойкие. Как я узнал много лет спустя, живя уже а Москве, они назывались «Лориган Коти»; их запах держался очень долго, месяца два или три. Я давал понюхать свою пьесу братишкам и сестренкам, даже мать один раз понюхала. И всем им очень понравился запах дорогих духов.

- Ну, сынок, тут за один запах можно полтинник отдать, - говорила мать. - Лучше мяты пахнет!

Вот какая история произошла с моим первым «произведением». Между прочим, драматурга из меня не получилось, но самым ценным во всей этой истории было то, что она пробудила во мне упорство, настойчивость в достижения цели. В конце концов, я понял тогда, что трудное дело редко кому дается сразу и что от неудач никогда не нужно опускать руки... Потому-то и вспоминается мне иногда эта давняя история.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.