Первый блин

- Мам, - говорю я ей как - то за обедом, - ты не дашь мне пятьдесят копеек?

У матери от удивления чуть ложка из рук не выпала. Ведь я никогда не просил у нее ни копейки, а тут, на тебе, целый полтинник подавай! В праздники мне давали копейки три на подсолнухи, но до праздника было еще далеко.

Я начал пояснять матери, в чем дело:

- Видишь ли, мам, я написал пьесу и хочу послать ее в театр. Если ее там примут, то мне за нее дадут рублей пять, не меньше.

Я и сейчас не могу понять, как моя мать, женщина умная, могла поверить в возможность такого заработка и дала мне полтинник. Правда, она повздыхала немножко, когда отсчитывала эти дорогие для нее копеечки, а все же отсчитала ровно столько, сколько я просил.

Получив деньги, я тотчас же помчался в Бытошь на почту и послал свою пьесу в Москву, в Большой театр, заказным письмом, в огромном конверте. Я еще вложил туда пять картинок, которые нарисовал сам же. Кроме картинок и тетрадок, отправил письмо театру, в котором уведомлял артистов, что если эта моя пьеса придется им по вкусу, то я могу написать еще несколько пьес не хуже этой!

Я отдал почтальону пятьдесят копеек на марки, он выдал мне квитанцию, и моя пьеса поехала в Москву, в самый Большой театр...

Сначала я ждал ответа, ходил даже раза три в Бытошь на почту. А потом мне надоело ждать, я понемножку стал успокаиваться, да так успокоился, что и забыл о том, что послал пьесу в Москву.

Прошло лето, наступила осень, а за ней и мухи белые полетели.

Отец мой пришел домой. Он хотя и принес деньжонок, но они тотчас же ушли на разные протори - подати, долги. Надо было отцу опять в лес идти, да не мешкая.

- Знаешь что, баба, - говорит он матери как-то вечером, - а не взять ли мне нынче Федю своего в пару к себе? В лесосеку-то?

- Да что ты с ним напилишь? Маловат он еще; - отвечает ему мать.

- Маловат-то он маловат, но когда-то приучать его к работе надо. Конечно, много с ним не напилишь, но зато все, что напилим, ни с кем не делить, весь заработок в один двор. А с напарником «двое больше напилишь, зато надвое и разделишь.

- Гляди сам, - вздыхает мать. - Только ты на него сначала не очень - то налегай, прижаливай, пока он не втянется.

- Что ж я ему, чужой, что ли? Чай, он мне сын.

И дня через три потащил меня с собою в лес пилить дрова для стекольного завода...

Сначала мне было очень трудно, но постепенно я втянулся, отец начал меня похваливать:

- Молодец, Федюк, молодец! Скоро ты науку постигаешь эту, молодец!

Я стал смотреть на себя уже как на взрослого. За столом мы сидели с отцом рядом, и он давал мне такую же порцию сала или селедки, какую брал себе.

... Однажды в воскресенье, когда мы были дома, к нам в избу вошел десятский, дядя Захар. Десятский в те времена был у старосты вроде рассыльного - собирал мужиков на сходку, разносил письма, ходил в волость. Созывая людей на сходку, он стучал палкой под окнами. Все это знали. В чужую избу десятский входил только для того, чтобы передать повестку в суд или вызвать хозяина к старосте. Вот мы и подумали, что стряслась какая - то беда, раз десятский к нам пожаловал.