Кулунда - река невеликая. Весной она, правда, и полноводна и широка, но пройдет апрель, растают снега в Ребрихинском бору, казахстанские ветры начнут сушить степь, и снова вся Кулунда уместится в узком русле с крутыми берегами, поросшими тальником. И все - таки во всей степи, носящей ее имя, Кулунда не имеет себе равных. А потому течет она важно, неторопливо, петляя среди камышовых зарослей и солончака, отдыхая на плесах и в заводях.

Жарко летом в степи. Душное марево поднимается над паровыми полями, плещется на зеленых яровых, размывает дальние березовые рощи. Пот на лицах трактористов смешивается с пылью, и к концу дня только белки глаз да зубы видны, все остальное черно.

Великая отрада - искупаться в Кулунде. Обычно едут на реку всей сменой. В низких таловых зарослях на берегу, словно спутанные кони, оставлены разномастные мотоциклы; промасленная роба аккуратно сложена на траву. От воды доносится блаженное покрякиванье, всплески, бульканье. Вдруг среди купающихся словно пролетит что - то шальное, и тогда в воде начинается «куча мала», замелькают голые спины, руки, кто - то крикнет дурным голосом, кого - то проволокут за ноги и забросят на середину. Предзакатное солнце на что серьезное - и то не выдержит, улыбнется маленькой радугой в веере брызг.

Иногда в полдень здесь можно увидеть и директора МТС, урвавшего часок, чтобы подставить палящему солнцу не только лицо и шею, но и изнеженные под темной гимнастеркой спину и грудь. А послеобеденной порой приходит в самое безлюдное место повариха с ближнего полевого стана и погружает в прохладную воду свое обширное тело. Мальчишки - пастухи рассказывают, что в это время уровень воды поднимается...

Мягка кулундинская вода. Сколько соленых от пота рубах выстирано в ней, сколько целинной пыли смыла она с крепких плеч, сколько тракторов и машин мутили ее, а она все такая же бархатистая, нежная и чистая!

... В один из жарких августовских дней мы с товарищем, работником краевого музея, ехали берегом Кулунды на мотоцикле с коляской. Товарищ вел мотоцикл, я сидел на заднем сиденье, а в коляске были сложены двуствольные ружья, склянки с формалином и тушки убитых птиц - утки, чирки, кряквы, острохвосты и чернеди, лысухи, болотные кулички. Из них товарищ мой должен был по возвращении сделать чучела для музея.

От жары мы не страдали: свежий ветер упруго бил в лицо, зато пыли было вволю. Серым слоем оседала она на нашей одежде. И пока не настал вечер, мы решили искупаться в реке, а заодно и перекусить.

Мы совсем уже было выбрали место для остановки, когда заметили на пригорке вагончики полевого стана. Товарищ, не раздумывая, повернул к ним.

Издали передвижные станы все одинаковы: два - три вагончика, вкопанный в землю стол с камышовым навесом, ниточка антенны над крышами да пара цистерн с горючим. В плохих бригадах стан окружают «больные» трактора. Бригада, к которой мы подъехали, принадлежала, очевидно, к числу хороших. Здесь неисправных машин не было, не замечалось и толкотни. Ночная смена, должно быть, отдыхала.

Оставив мотоцикл в тени, мы подошли к кухоньке, у которой хлопотала молоденькая смуглолицая повариха в белом фартуке и такой же белой косынке. Рядом с ней сидел на табурете и делал вид, что чистит картошку, русоволосый парень лет двадцати двух, босой, в голубой тенниске и солдатских галифе. Мой товарищ остановился в отдалении, несколько секунд оторопело смотрел на эту пару, а потом неожиданно воскликнул:

- Так вот вы куда запропастились!

- Ой, Леня, смотри, кто приехал! - ахнула дивчина.

Улыбаясь краеведу, как старому, доброму знакомому, она побежала навстречу, и я невольно залюбовался ее миловидным, открытым лицом. Особенно хороши были глаза: черные, словно вишни в августе, они прятали в себе яркие лучики солнца. Парень тоже подошел к краеведу и, смущенно улыбаясь, протянул ему руку.

- Значит, здесь живете? - спросил мой товарищ. - И как, получается?

- Ага, получается, - ответила смуглолицая повариха, бросив быстрый взгляд на парня, и добавила: - Вот вовремя подоспели. Обед сию минуту готов будет. Пока умывайтесь - да к борщу пожалуйте.

Я умылся первым и, пока мой товарищ полоскался в Кулунде, пошел поглядеть, как живут в вагончиках. В первом прямо на полу, подложив под голову стеганку, спал человек. В другом, очевидно, бригадирском, висел пожелтевший плакат: «Вовремя сей на площади всей» - и стояла рация. Я хотел уже идти, как вдруг, глянув в дальний угол, остановился, пораженный: на тумбочке стояло чучело белоснежного лебедя. Огромная птица, казалось, застыла, взмахнув могучими крыльями.

Полагая, что увидеть чучело для краеведа будет огромной радостью, я позвал своего спутника.

- А ведь хорош, ей - богу, хорош! - сказал он, рассматривая чучело. - Лебедей тут не бьют. Любят их. Даже поверье есть, что убивший лебедя себя не сохранит...

В эту минуту звонкий голос поварихи потребовал нас к столу. Мы уже отдавали должное янтарному борщу, когда к стану подкатил возок и из кошевки выпрыгнул рослый человек лет двадцати пяти, одетый в клетчатую рубашку, с полевой сумкой через плечо, по всем приметам бригадир. Он привязал коня, достал из кошевки пару больших арбузов и направился к нам.

- Ну, здравствуйте, с приездом я приятного аппетита! - усмехаясь, сказал бригадир. - Чего ж меня не позвали? Ведь я на соседней полосе был.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.