Для советской молодежи дорого творческое наследие замечательного русского писателя Вячеслава Яковлевича Шишкова. Его романы и повести, особенно такие широко известные произведения, как «Угрюм - река» и «Емельян Пугачев», находятся в ряду лучших образцов русской прозы, составляющих гордость советской социалистической культуры.

Сегодня мы помещаем здесь отрывки из малоизвестного выступления В. Я. Шишкова на вечере встречи с начинающими литераторами в Кабинете рабочего автора Профиздата в 1934 году, а также несколько его непубликовавшихся писем, любезно предоставленных редакции женой писателя К. М. Шишковой.

Материалы эти интересны не только тем, что в них с какой - то новой стороны раскрывается облик писателя. Они, несомненно, принесут также пользу многим молодым литераторам, ищущим свой творческий путь.

Мне хочется начать с того, что в наше время замечательно «обставлены» начинающие писатели по сравнению с тем, как были «обставлены» мы, когда начинали писать. С нами никто не занимался, и нас учили писать так, как учат слепых щенят плавать: бросят в воду, и если выплывет, - значит, будет жить, нет - туда и дорога!

Почему я стал писателем, да еще в таком позднем возрасте?

Тут, несомненно, решающую роль сыграла врожденная склонность, то есть инстинкт, заложенный природой. Меня тянуло к этой деятельности, очень трудной, весьма ответственной. Во мне властно говорило необоримое влечение к писательству.

Писателем я стал поздно, но устремления к писательству у меня с юных лет, даже с детства. Лет восьми я написал какую - то повесть, рукопись потерял и забыл о ней. Когда мне было лет 18 - 20, я окончил техническое среднее училище, поехал на практику по своей специальности, на работе завел записную книжку, куда заносил летучие фразы, выражения, записывал, сам не зная, для чего, - объяснял это любознательностью. Прошло еще 20 лет, и за весь этот период я не мечтал быть писателем. В то время на писателя смотрели как на человека, стоящего на высоченной горе, на высотах, совершенно недоступных. Увидеть и услышать писателя для меня, провинциала, - я тогда работал в Сибири - было бы необычайным, ослепительным счастьем. Как - то на изысканиях по исследованию порогов реки Енисея - я был заведующим партией - рабочий обратил мое внимание на какую - то тряпочку, плескавшуюся в воде у противоположного берега. Посмотрел я в нивелир и увидел утопленника. Поднялась тревога. Побежали в деревню, заявили сельским властям. Начались хлопоты, составление протоколов, - словом, заварилась история.

Эта история и натолкнула меня на мысль описать ее. Получилось нечто вроде рассказа.

С этого началось мое писание. Как будто внешняя причина, но что - то вдруг вспыхнуло во мне тогда - и пошло и пошло. Вслед за рассказом написал я для местной газеты несколько очерков, затем сделал еще два - три рассказа, которые, однако, никому не показывал.

В Томске жил в то время Г. Н. Потанин, большой ученый, отсидевший долгое время по царскому произволу в Петропавловской крепости и в Свеаборге. Старик 80 лет, Потанин пользовался по всей Сибири громадной популярностью, почти такой же, как Лев Толстой в России. Он узнал, что я пишу, и просил прочесть что - нибудь. Я прочел рассказ «Ванька - Хлюст». Прослушав рассказ, Потанин сказал мне, что надо по - настоящему начать работать, так как у меня неплохо выходит, посоветовал связаться со столицами, дал письмо к Короленко. В 1913 году я послал рассказ «Помолились» в журнал «Заветы». Рассказ был напечатан. Получил телеграмму от издателя Миролюбова с просьбой написать рассказ для его журнала, затем, переехав в Петербург по своему ведомству (министерство путей сообщения), я до революции работал там. Познакомился с Горьким, Ремизовым, Пришвиным. Они мне помогли советом. Горькому я представил «Тайгу». Он роман одобрил, и «Тайга» печаталась в его журнале «Летопись». Так началась моя литературная деятельность.

Теперь - по адресу молодых писателей. Готовясь стать писателем, надо иметь в виду, что эта деятельность необычайно трудная, тяжелая и ответственная. Я уверен, что начинающие писатели собираются идти по этой дороге сознательно, с чувством ответственности перед рабочим классом, который дает им возможность вступить на этот путь. Отступать с тех позиций, которые займет писатель, будет уже трудно. Особенно это будет трудно тогда, когда творческая волна вынесет кого - нибудь на вершину. Тогда держаться надо крепко: на этой вершине может закружиться голова, и сорваться с нее будет для писателя большой трагедией.

Но о вершинах мечтать пока не стоит. Будем говорить о хороших равнинных местах. Однако для того, чтобы выйти на эти места, нужно много учиться. Прежде всего, нужно иметь общее образование и довольно основательное. У писателя должны быть «е глаза, а зоркие очи. Он должен иметь не только хорошо освоенный фронт, но и великолепно защищенный тыл. Иначе он будет сметен временем и идущим вперед искусством. Писатель должен видеть то, что впереди. У него должны быть всевидящие глаза, вооруженные знанием и глядящие вперед, а также ясное осознание прошлого. Он должен знать историю, иначе у него не будет ни широкого кругозора, ни исторической перспективы и он не сумеет уяснить и того, что совершается перед его глазами, а главное, будущего. Писатель должен знать естественные науки: биологию, зоологию, ботанику и т. д. Он должен, конечно, быть знаком с теорией Дарвина. Он обязан знать геологию, историю нашей планеты, ее рождение, ее жизнь, а также астрономию, - это все прицелы дальнего масштаба, - он должен иметь понятие о мире вообще.

И вот когда молодой писатель будет обладать этими знаниями, ему нужно выработать в себе необходимую способность - наблюдательность, умение видеть вещи. К писателю должно все «прилипать». Он должен глубоко видеть жизнь, вскрывая ее сущность. Он должен быть особо восприимчивым и видеть вещи по - своему, не так, как все видят. Флобер учил Мопассана: «Смотри на дерево, на камень, на кустарник до тех пор, пока не увидишь того, чего не видят другие, день смотри, два смотри, но чтобы увидел то, что другие не видят». Да оно и верно: если опишешь какой - нибудь предмет, как его видят все, то этим внимание читателя не остановишь, писателем не будешь, останешься только грамотным человеком.

Необходимое условие для каждого художника - это умение фантазировать, художественно воображать, выдумывать. Если в писателе нет и тени выдумки, тогда лучше бросать литературную работу. Без фантазии у художника ничего не выйдет. В лучшем случае он будет хорошим очеркистом, то есть сумеет честно изобразить то, что наблюдает.

Потом писатель, художник - писатель, должен выработать в себе искусство мыслить образно. Трудно объяснить, что такое мыслить образно. Ну, вот пример: вместо того, чтобы какой - нибудь отдельный факт из вашего романа или повести описывать на многих страницах, вы даете его в коротком, ярком образе. Лев Толстой в «Войне и мире» показывает дуб, у дуба облетели все листья, остались одни голые суки. Этот дуб - большой образ в романе; потом Андрей Болконский, раненый, думая, что он умирает, опять видит этот дуб, но он уже другой: дуб одет листвой и полон жизни. Толстой хотел сказать этим образом, что умирает человек, а дуб растет, а мир остается, и ничего в мире не изменилось, всюду жизнь. Другой пример: Пришвин описывает человека в тюремной камере. Узенькое оконце, заключенный видит через оконце кусок поляны, дерево, под деревом дохлую собаку. И вот с течением времени картина в оконце меняется; снег стал таять, пришла весна, и труп собаки уже не так ярко бросается в глаза. Потом налетели хищники, собака исчезла. Поляна покрылась травой. Это показ жизни через окно. Это образ. Сюда же, к образности языка, относятся разные сравнения, уподобления и т. д.

Следующее необходимое условие для писателя - уметь переработать в своем воображении то, что видишь. Вот, например, наткнулся на какое - нибудь значительное событие, захотел узнать его возникновение, течение, завершение, - глядишь, накопилась масса материала. Вот тут - то и нужно умение этот материал использовать, нужно отсеять из него весь хлам, выжать всю «воду», выжать так, чтобы осталась необходимая сущность.

Некоторые писатели говорят, что я, мол, ничего не записываю, все виденное и слышанное остается у меня в памяти, и мне этого достаточно. Это, мол, лучше записных книжек: только то, что крепко запомнилось, и является самым значительным, и когда я буду писать, оно, мол, и выскочит на поверхность, а то, что не удержалось в памяти, не имеет, значит, никакой цены. Мне кажется, это не всегда так. Я очень много заношу в свои книжечки, у меня их несколько десятков, и они приносят мне иногда большую пользу. Эти книжечки все - таки нужно иметь: они приучают точно и кратко записывать виденное, наличность их побуждает ловить интересные выражения, факты а т. д. Когда этих книжечек накопится много, их надо привести в порядок... Тогда значительно легче будет использовать их при работе.

Большая трудность, с которой сталкивается молодой писатель, - это умение излагать свои мысли. Как - то нужно излагать их по - особому, не так, как в газете, в письме, в статье. Ведь дело в том, что в нашем распоряжении имеется известное число слов: ну, скажем, 30 - 40 тысяч. Каждое слово - оно что - нибудь означает: какой - нибудь предмет, понятие. За каждым словом стоит большая сущность, и вот нужно знать, как этими словами воспользоваться, как их во фразе расставить. Когда актер играет на сцене, он прибегает к жестам, «они настолько выразительны, что вы иногда без слов (в фильме) понимаете, что он хочет сказать. В распоряжении же писателя одни лишь слова, которыми нужно изобразить движение, пластику, позу, мимику, жест и с такой убедительностью, чтобы перед глазами читателя встала живая жизнь. Тут трудность очень большая.

Как же этого достигнуть? Нужно выбирать звучные, характерные слова - глагольные формы: они наиболее подчеркивают жест. Нужно уметь их брать. Для показа каждого движения существует несколько глаголов. Прежде чем писать пером, нужно мобилизовать всю память, перебрать все подходящие глаголы и выбрать наиболее удачные. Над этим предварительно нужно остро подумать и, прежде чем класть фразу на бумагу, построить ее в мыслях. Построив, пересмотреть в уме, и когда она вас удовлетворит, тогда уже класть на бумагу. Не то, что взял перо и пиши. Нет, это не так просто. Когда читаешь классиков - Гоголя, Тургенева, Чехова и др., - чувствуешь какую - то особую музыкальность: у Гоголя одна инструментовка, у Короленко другая, у Толстого третья, - но во всех есть ритм, музыкальное движение, у некоторых чуть уловимое, у некоторых, как у Гоголя, резко выраженное. Этот ритм нужно всегда держать, нужно, так сказать, прислушиваться к своему перу.

Нужно уметь также изобразить позу действующих лиц. Можно, конечно, описать ее подробно, но это для читателя будет утомительно и скучно. Существуют разные приемы. Вот один из них. У меня есть рассказ «Диво дивное». Начинается он так: «Касьян стриг овечьими, в полтора аршина, ножницами ногти на ногах». Тут, во - первых, допущена гипербола: Касьян стриг овечьими, в полтора аршина, ножницами. Это - преувеличение. Почему же он овечьими ножницами стриг?

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.