Трубка мира

- Может быть, твой упрёк справедлив, - сказал наконец Гэмауге. - Я действительно всё время сижу дома за работой, мало вижу людей. И всё - таки я редко ошибаюсь в людях. Я уважаю твою обиду, Каннай, и вовсе не хочу смягчить твой характер. Нет, Каннай, я понял твой характер и именно поэтому уверен, что мы расстанемся друзьями.

И Гэмауге рассказал о своём новом замысле. Тогда Каннай сам снял со стены клык, сам отнёс его в нарту Гэмауге.

- Правильно, - сказал он на прощанье, - когда сделаешь Трубку Мира и отвезёшь её к Этувги, объясни ему всё как следует. Пусть скажет на конференции, что все советские народы стоят за мир, и большие и маленькие. И такой великий, как русский народ, и такие маленькие народы, как чукчи и эскимосы. Пусть так и скажет... И не надо благодарить меня, Гэмауге, - добавил Каннай, видя, как растроган старый косторез. - Если бы этот бивень был отлит из чистого серебра, я всё равно не пожалел бы его для такого дела.

... Всё оставшееся время Гэмауге работал так увлечённо, что не заметил, как пролетела и одна неделя и другая. Когда работа была в разгаре, Гэмауге рассказал всё Мэмылю и сыну: скрывать было уже трудно - резьба на трубке с каждым днём яснее и яснее говорила о мыслях и чувствах резчика.

Мэмыль был очень горд - ведь это он рассказал Гэмауге о Трубке Мира! Он восхищённо наблюдал за работой друга, старался помочь ему, как умел. Мастер поручал ему иногда вырезать что - нибудь: облачко, вершину далёкого холма, - но только не людей. Мэмыль неплохо резал по кости, особенно если нужно было вырезать что - нибудь смешное, шуточное. Но когда дело касалось трудной, серьёзной работы, тут он, конечно, и не думал тягаться с таким прославленным художником, как Гэмауге.

На крышке футляра были изображены люди разных наций. Они шли дружным строем и несли знамёна, на которых было написано святое слово «Мир». Гэмауге хотел, чтобы это слово было написано на разных языках, но сам он знал его только по - русски, по - чукотски и по - эскимосски. Мэмыль и тут выручил: в школе у учителей он сумел разузнать, как пишется это слово на английском и на немецком языках, а у сторожа. Кабицкого - на польском.

Кроме того он помогал во всякой технической работе: высверливал отверстие в мундштуке и чубуке, собирал футляр и табакерку из резных пластин, уже законченных мастером.

К исходу третьей недели работа была закончена. Было около двух часов ночи, когда Гэмауге вложил трубку в футляр, дал ей полежать там неделю, потом вынул, осмотрел так, как если бы видел её впервые. Мэмыль думал, что Гэмауге снова схватит сейчас отложенный в сторону резец, как делал это уже не раз. Но старый косторез достал кисет, набил новую трубку и, раскурив, торжественно протянул Мэмылю.

Они выкурили трубку вдвоём, хотя этой набивки хватило бы на пятерых заядлых курильщиков. Затем Мэмыль ушёл домой. А утром, осунувшийся от огорчения, он разбудил Гэмауге и сообщил тревожную новость: ему сказали, что ещё позавчера Этувги отправился в путь.

Оставалась одна надежда: может быть, делегат немного задержится в Анадыре с оформлением документов... Или самолёта ещё не будет. Когда Тэгрынэ улетала учиться в Хабаровск, ей пришлось два дня ожидать самолёта...

Через час собачья упряжка уже мчала Гэмауге, отправившегося вдогонку за делегатом, сквозь злую, хлеставшую по лицу пургу.

Зал ожидания небольшой, он хорошо натоплен, в нём уютно, светло. За круглым столиком сидят Гэмауге и Этувги, лётчик Савин, какой - то пассажир с маленькой седой бородкой. Вокруг стоят ещё трое пассажиров и сотрудники аэропорта. Трубка, футляр и табакерка переходят из рук в руки, вызывая у каждого возгласы восхищения. Савин уже в пятый раз рассматривает трубку и снова, удивляясь, находит в резьбе такое, чего не заметил раньше...

Гэмауге молчит; глаза его серьёзны и спокойны; они кажутся лишь чуточку усталыми после длинной дороги. Но на душе у старика праздник, радостный праздник, который вознаграждает художника за долгий, напряжённый труд.

- Дельно придумали, - говорит Савин. - А уж выполнено как! Всем на удивление! В жизни такой работы не видал!

Он передаёт трубку начальнику аэропорта и продолжает:

- Не было б, как говорится, счастья, да несчастье помогло. Если бы не снегопад, вы бы нас уже не застали... Только я вот ещё что хотел сказать, товарищ Гэмауге. Обычай, про который вы говорили, - это ведь не американский. Это, по - моему, индейский.

- Что ж из того? - возражает пассажир с бородкой, - Индейцы - это, собственно, древнейшее население Америки.

Гэмауге сосредоточенно слушает этот разговор.

- Потому, - вмешивается он, - я и сделал Трубку Мира. Теперешние американцы забыли обычай своих предков. Напомнить надо.

- Нет, товарищ Гэмауге, - уточняет пассажир с бородкой. - Современные американцы, по крайней мере, большинство их, не являются потомками индейцев. Они, пожалуй... Но не в этом дело. Трубка Мира - это, видите ли, скорее древняя традиция Америки как страны, но не американцев в нынешнем смысле этого слова.