- Вот как! Тридцать шесть лет?!
- Уж прошу извинить, ежели на год какой ошибка будет. Может, тридцать шесть, может, тридцать пять, по бумагам смотреть надобно, а они далеко лежат... Но у меня еще есть чужие записи по погоде. Эти с тысяча восемьсот шестьдесят пятого года велись.
- Ого!
Ради такого можно простить старичку, что он не занимается историей.
- А разрешите спросить, Павел Петрович, вы должны точно знать: часто ли случалось такое лето, какое было в прошлом году? Всю же землю затопило, все урожаи свело под корень!
Спрашивая, я покосился на Анатолия. Он только что говорил, что такие проливные лета могут сильно мешать хозяйству.
- Мне восемьдесят один год. За свою жизнь не помню такого. Мой отец умер семидесяти трех лет. Он мне не говорил о похожем лете. Быть может, и случаются такие ливни, но не чаще, чем раз в сто лет. И прошу заметить: помните зиму перед тем летом? Снежная была зима. Срывалась лошадь с дороги - по уши в снегу тонула. Снежная зима перед дождливым летом - знаменательно!...
Я почти не слушал старика, я думал о той стихии, которая разыгрывается раз в сто лет! А ведь здесь люди так и не поняли всего ужаса прошлого года...
Случись подобный год где-нибудь в капиталистической стране, наверняка поголовно все крестьяне сорвались бы с земли, разошлись в разные стороны, кто с протянутой рукой просить милостыню, кто на поиски случайного заработка.
У нас этого не случилось и не могло случиться. И сейчас, перед новым урожаем, колхозники живут нисколько не хуже, чем после обычного года. Едва только о стихийном бедствии стало известно, государство прекратило брать поставки с колхозов, колхозникам сразу были открыты неограниченные ссуды, весной были выданы на посев семена. Даже отдаленных отголосков той трагедии, какая должна бы разразиться, не услышали в Подосиновском районе.
- Значит, подобные проливные годы не помеха животноводству в наших местах? - спросил я.
- Нет, что вы! Насколько я помню, для животноводства у нас была одна помеха.
- Какая же?
- Люди, прошу извинить.
- Как это?
- Очень просто. Хотя бы прежние времена взять. Какое сено у нас росло? Вместо того чтоб самим скот кормить да маслом да мясом торговать, сеном торговали. Завалят на плот воз сена - и ну по реке шестиками в Великий Устюг. А много ли за сено выручали? Грош за пуд - красная цена.
Да вот и теперь... Найдете ли вы в южных колхозах такую должность - животновод? Нет, не найдете. Там есть заведующий молочной фермой, заведующий овцеводческой фермой, заведующий птицеводческой... А животновод? Такой специальности нет. Не задумывались, почему? Потому, что у нас в колхозах животных-то мало. Зачем иметь нескольких заведующих, когда один человек справится со всем животноводством! А потом, замечаю, трава расти год от году хуже стала, не ухаживают за укосами... Нет, не ухаживают. В кой-то год и случится хорошая трава, опять же извернуться не успеют, под дождь упустят.
Старичок сожалеюще вздохнул, мы невольно вздохнули вслед за ним.
Я все же решил еще раз попробовать заговорить о прошлом Подосиновского района. И оказалось, не напрасно. Павел Петрович поднялся и через минуту вернулся к нам с мигающей лампой в одной руке, с какой-то книгой в другой.
- Вот тут найдете кое-что.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.