На берегу Корицы

- Устал, поди?

- Что ты, отчего здесь уставать? Детская работа!

Василий Васильевич побыл с нами, надвинул на лоб армейскую фуражку с потрескавшимся козырьком, оправил на себе гимнастёрку с орденскими колодочками и пошёл в село. А мне наказал:

- Вести работу на должном уровне. Отбой играть в двадцать ноль - ноль. Понял?

Тут и началось.

Кириленкова, как только Василий Васильевич ушёл, бросила на землю чурбак, которым трамбовала площадку, кричит:

- Серёжа, обедать нас пустишь или с голоду помирать? Пусти их, а воротятся ли назад?

Маруся посмотрела на меня, поправила волосы и за меня ответила:

- Погоди с обедом, рано ещё!

Её слово - камень. Понять не могу, отчего она над девчатами такую власть имеет.

В полуденную жару тишина стоит над селом и лугами. Цветы свёртывают лепестки и никнут к земле, до вечера вянут травы; над дорогами поднимается да так и стоит жёлтая туча пыли. И тут вдруг Маруся тихонько запела песню. Копает и поёт, и губы у неё почти не шевелятся, а песня с каждым выдохом звонче и крепче. И, знаете, не могу этого объяснить, но только с Корицы задул прохладный ветерок, а земля стала рыхлой и лёгкой.

Верите: я сколько раз Марусю за свои девятнадцать лет видел, а тут она для меня совсем с другой стороны открылась. Голос что, это от природы, хотя голос у неё замечательный, а вот какая она ловкая, и руки загорелые и круглые, и какие волосы пышные, все в мелких завиточках!...

Кончился рабочий день.

Слышали, как наши девушки поют? От их песни сердце щемит сладкой болью. Идёт бригада по лугу, трава им до колена, руки на полный взмах - левой, правой, - а Маруся, как командир, сбоку колонны, самая рослая среди подруг, самая голосистая.

... День за днём растёт наш завод. Сперва вокруг, овражка только кучи глины, ямы, кое - где столбы вкопаны, затем печники огромную печь сложили с решёткой наверху, плотники навес из жердей и старых досок соорудили. И колхозники слово «завод» уже всерьёз произносят, а строители не перечат мне, как бывало, а кое - кто даже Сергеем Ивановичем называет. А у меня забот по горло. Железа достать - раз, гвоздей лишний килограмм у кладовщика выпросить - два, каждому указать рабочее место и дневное задание дать - три... А вечером на инструктаж к Василию Васильевичу. Вместе чертежи рассмотрим, Василий Васильевич подскажет, что наперёд сделать, а что потом, и пообещает:

- Уложитесь в срок, в долгу не останусь...

Всё хорошо, а вот с девичьей бригадой у меня всё же не клеится... Фактически девчата слушаются только Марусю: если я что говорю, они на Марусю смотрят. Та бровью поведёт - будет сделано, а если голову отвернула и вид у неё безразличный - нипочём не сделают... А я, понимаете ли, за последнее время разучился с ней разговаривать. С другими - пожалуйста, а с Марусей слов не подберу. Это оттого, наверное, что она вечно чему - то улыбается. И хотя эту её особенность я и раньше примечал, теперь мне её улыбки - нож острый... И, что хуже всего, без марусиной помощи я обойтись не могу.

Как - то подвернулся случай, мы с ней с глазу на глаз остались. Я говорю:

- Товарищ Парамонова, прошу с сего дня в мои личные распоряжения и хозяйственные дела не вмешиваться, - и для большей убедительности спросил, как Василий Васильевич: - Понятно?

- Непонятно, Серёжа, - ответила Маруся и улыбается. Рот у неё большой, губы яркие, зубы плотные, белые, как горошины в стручке. А глаза серые, ясные... - Непонятно, Серёжа, - повторила Маруся. - Единолично колхозное дело не делают. Ну - ка, где у тебя план нашего завода спрятан? И давай посмотрим его и других девчат посмотреть позовём. Вот я уже заметила, что ямы вырыли ни для чего. Может, и другие неполадки найдём...