Глава из второй части романа «Открытая книга»
На другой день после приезда Андрея мы поженились, а потом, прямо из Сальского загса, отправились на вокзал. Решено было провести отпуск не на курорте - хотя самые лучшие курорты были рукой подать! - а поехать, куда глаза глядят, и жить, где придётся, не загадывая вперёд дальше, чем на день. Так мы попали в Корчевок, маленький городок на берегу Азовского моря, только потому, что Андрею захотелось посмотреть Сиваш. Но оказалось, что Корчевск стоит не на Сиваше, а на проливе, соединяющем Сиваш с Азовским морем, и самое неинтересное, что мы увидели в приятном, чистом городке, был именно этот пролив, в котором - не помню, почему - нельзя было даже купаться.
Загорелый усатый рыбак, поджав под себя ноги, сидел на песке подле перевёрнутой лодки. Андрей почему-то решил, что этот рыбак - участник героической переправы через Сиваш во время гражданской войны, и подъехал было к нему с наводящим вопросом. Но рыбак оказался приезжим, из Бердянска, и хотя, как вскоре выяснилось, принимал участие в гражданской войне, но скромное, - служил кашеваром.
- А далеко отсюда до Бердянска? - спросил Андрей.
- Около суток.
- На пароходе?
- Да.
Андрей посмотрел на меня с торжествующим видом.
- Таня, махнули в Бердянск? А?..
- Махнули.
- Когда отправляется пароход?
- Ушёл сегодня утром.
- Ушёл! - закричал Андрей с таким ужасом, как будто он всю жизнь собирался в Бердянск. - Чёрт возьми, какая неудача! А на лодке нельзя добраться до Бердянска?
Я прыснула. Он свирепо взглянул на меня.
- На лодке? - переспросил рыбак. - Не знаю. Я лично не возьмусь.
- Почему?
Рыбак подумал и лениво усмехнулся в усы.
- Щекотливая идея, - сказал он. - Закурить не найдётся? Андрей отдал ему свои папиросы, и мы ушли, потому что я сказала, что не поеду на лодке в Бердянск - меня укачает.
За обедом - мы зашли в кафе - самым вкусным блюдом оказались помидоры, маленькие, розоватые, необычайно душистые. Потом куда бы мы ни приехали, я везде опрашивала эти помидоры. В кафе не было никого, кроме нас.
... Я забыла, как светлеют у Андрея глаза, когда он начинает говорить о чём-нибудь с увлечением. Когда я думала о нём, он представлялся мне усталым, похудевшим, таким, каким я видела его в Ленинграде. А он приехал загорелый, весёлый, и не задумчивостью веяло от него, как бывало, а, напротив, твёрдостью, определённостью, чистотой. Всё как бы определилось в нём, и даже растрёпанный белокурый ёжик волос над высоким лбом тоже определился и стал какой-то прямой, аккуратный. И смеяться он стал по-другому, во весь рот, так что становились видны белые, ровные зубы. Так и казалось, что для него нет ничего такого, чего нельзя было бы объяснить последовательно, толково, ясно. Но за этой отчётливостью, определённостью вдруг становился виден мальчик, некогда составлявший таблицу вранья и беспощадно разоблачавший сложные отношения взрослых.
Так было, когда мы заговорили о его будущей работе: ему предложили интересную работу в Москве, в противоэпидемическом отделе горздрава.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.