Картина была закончена. Она занимала почти всю стену мастерской.

Сахаров работал над ней три года. Когда его спрашивали, скоро ли картина будет готова, он говорил:

- Не знаю, как удастся...

Несмотря на свои сорок пять лет, несмотря на то, что уже семь лет он был профессором Академии художеств, Сахаров никогда не мог сказать более или менее точно, когда будет закончена начатая им картина.

Трудно было начать. Трудно было дождаться момента, когда замысел, расчленённый, разложенный на десятки эскизов, созревал, наполнял душу, становился неизбежностью; когда картина вставала перед глазами по первому его желанию, а герои её снились по ночам. Это время важно было не упустить. Он начинал работу.

Трудно было писать. Каждый замысел требовал своего, отличного от других, воплощения. И в каждую картину Сахаров вкладывал всё, что умел. Закончив картину, он всякий раз чувствовал себя опустошённым. Казалось, что для решения следующего замысла надо будет учиться писать заново.

Трудно было в течение долгих месяцев работы сохранить то единое настроение, которым должна быть проникнута картина.

А конец работы приходил всегда неожиданно и не сразу приносил удовлетворение. Сахаров относился к нему недоверчиво. Он слишком хорошо знал цену минутной радости от удачной находки, пёстрого мазка, мимолётного нюанса. Такие, казалось, яркие и незаменимые в момент своего появления, они на следующий день или даже через час оказывались ненужными - дешёвой радостью случайного настроения. Впрочем, их нетрудно было убрать. Страшнее было ошибиться в целом.

Поэтому в неожиданно наступавшем конце работы всегда было много волнующего и тревожного.

Так случилось и на этот раз.

Придя однажды утром а мастерскую с обычным сознанием, что ещё не всё сделано, что впереди много работы, Сахаров несколько часов просидел на табурете перед картиной, положив на руку палитру и сжимая в потной ладони пучок чистых кистей.

Несколько раз он принимался смешивать краски, вставал, собираясь начать работу, - и не начинал.

К концу дня он всё - таки сделал несколько мазков.

Он плохо спал ночь. Ему казалось, что бездеятельность прошедшего дня объясняется его усталостью. Он мучительно вызывал в памяти картину и снова проверял её в целом, по частям, по деталям и опять в целом.

На следующий день он убрал вчерашние мазки и нанёс новые. То же самое повторилось и в несколько последующих дней: вечером он вносил поправки, а утром убирал их. Наконец, устав от этого бессмысленного топтания на одном месте, он решил несколько дней не заходить в мастерскую. А когда затем пришёл, то понял, что картина закончена...

Теперь надо было уехать на время, отдохнуть. Надо было отвыкнуть от картины, чтобы, вернувшись, увидеть её, насколько это было возможно, глазами постороннего человека. Сахаров знал, что лучшая проверка труда - это время: чем дальше отходишь от работы, тем больше и радостней её значение или тем ясней и горше разочарование.

Сахаров уехал на Карельский перешеек на пленэр. Три недели он писал весенние леса, только что освободившиеся от снега, суровых и гостеприимных ладожских рыбаков, дотлевающие следы былых сражений. Сахаров хорошо помнил их: во время войны он работал художником в армейской газете на Северном фронте. Тогда он и полюбил карельские сосновые чащи, обомшелые, источенные муравьями валуны, лесные изволоки, присыпанные многолетней хвоей, и сдержанно - радостные закаты над Ладогой.

Сахаров жил в доме председателя рыболовецкого колхоза. Серое холодное озеро начиналось в нескольких метрах от дома. В ненастные дни, когда ветер не давал установить мольберт на берегу и ныла раненая нога, Сахаров писал пейзажи из окна: беспокойный, угрюмый простор северного озера и затерянные в нём косые рыбачьи паруса.

Он вернулся в Ленинград, как сам говорил, «начинённый бодростью».

Отдохнувший, отделённый от своей картины новыми впечатлениями, Сахаров понимал теперь, что сделал всё, что хотел и мог сделать. Он стоял посреди мастерской взволнованный, охваченный сложным, непередаваемым чувством.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.