Ткачихи

- Неужели тебе непонятно, что вредители и есть те самые люди, что вместе с тобой против дифтруда восстали?

Ларионова сжала кулаки и завизжала громче:

- Вместе со мной! Вместях? Брешешь, баба! Ручки мои на работе высохли, глухой может стала от ткачества, а потому мне каждая метра все равно, что каждый палец на ручке... Да чтоб я вместе с хулиганами стала озоровать?! Аль и совсем ополоумела? Как ты думаешь, чтобы то, что сама ткала, - выбросить к едреной матери?! Не бреши, баба!

Мягко и спокойно сказала ей Анисимова:

- Ты и пойми, кому на руку твоя нелюба к ударницам.

- Нелюба? - Ларионова немного замялась, задохнулась от волнения, потом, шипя и клокоча, злобно продолжала: - Дайте мне, бабы, тую гниду, от которой у меня сердце чешется, дайте мне тех, кто бумазейку изничтожил, - и я их живьем съем. Вот к кому у меня сегодня нелюба, а с девками - тьфу! Одна у меня теперича боль, один враг, одна слеза.

Она неожиданно утихла, подобрала подол и поплелась к своим станкам. Никто до сих пор не видел, чтобы она тихо ходила по промежку - всегда бегом, вертляво, юродиво как - то... А вот сейчас сгорбилась и только по одной рваной юбке можно было узнать в ней Лукерью Ларионову, злейшего врага ударниц и пьяницу.

- Найдем, найдем, - повторяла она с яростным убеждением.

Работницы заботливо помогали функционерам собирать основу, шпули и сматывать куски ткани...