Не легко ответить на вопрос, как следует работать над своим произведением. Обезличенного, годного для каждого рецепта здесь быть не может. Индивидуальные особенности писателя определяют его манеру работать, его подход к материалу я даже темпы его работы.

Тот сравнительно небольшой опыт, которым я располагаю, может быть интересен только как одна из мельчайших частиц, из которых когда - нибудь должно сложиться точное представление о том, что же собой представляет труд писателя.

Я начала писать, когда мне было лет восемнадцать. Я написала свою первую вещь - повесть «Ненастоящие». Она теперь представляется мне чрезвычайно слабой и в художественном и в идейном отношении. Но должна сказать, что писать мне ее было неизмеримо легче и «приятнее», чем все последующие; хотя после этой первой вещи был перерыв В пять лет, в течение которых я обогатилась и в смысле так называемого «жизненного опыта», а также прошла довольно основательную теоретическую учебу.

В чем же дело? Ведь, казалось, должно было бы быть совеем наоборот?

Мне кажется дело в том, что писать легче далеко не всегда значит писать лучше. «Легкость» писания почти всегда, если только мы не имеем дело с «мистически» одаренным человеком «моцартовского»склада, проистекает из непонимания тех подлинных требований, которые должны стоять перед каждым художником.

Первое и основное из них: приведенная в состояние ясности идея произведения.

Второе: нахождение и обдумывание так называемых «героев» и просто «действующих лиц»произведения, которые, при соблюдении автором их индивидуальных особенностей, должны раскрывать все ту же идею произведения.

Третье: нахождение формы (здесь речь идет в первую голову о композиции вещи), которая позволяла бы с наибольшей выразительностью передать эту идею читателю.

Четвертое: работа над стилем, над языком произведения, глазным образом в сторону его большей точности и простоты.

Разделы эти конечно имеют несколько условный характер. Само деление несколько грубо. Нельзя точно регламентировать постепенное и плавное чередование этих творческих «ступенек», как и нельзя между ними создать точный «водораздел»: «Вот сейчас я обдумаю «главную мысль», а потом займусь «людьми», - процесс этот гораздо более слитен, гораздо более диалектически взаимосвязан. Случается, что обдумывание того или иного человека «ведет» с собой идею, а иногда закрепившаяся в памяти фраза «наталкивает»на человека и т. д. и т. д. Но в общем, в нарочито схематичном виде, путь примерно все же таков.

Почему же особенно хочется уточнить то, что называют «творческим процессом»? Прежде всего, потому, что многие, а особенно пишущие первые свои вещи, работают по наитию, «как выйдет», - материал владеет ими, а не наоборот. В середине произведения они даже приблизительно не знают, чем «все это кончится», зачем в произведении тот или иной человек, та или иная сцена.

В результате, если человек очень даровит, получается яркая (так называемая «красочная») вещь, но с огромным количеством лишнего груза, через который приходится продираться силами самого читателя, или вещь, которая интересна только тем, что она, хотя и в сумбурной форме, все же отражает некоторый накопленный авторам опыт.

Поэтому так часто первые вещи огромного количества авторов являются одновременно их последними.

Преодолеть творческий самотек, работу по наитию, работу в потемках - вот одна из крупнейших задач начинающего писателя. Конечно следует помнить, что тут есть опасность соскользнуть на путь надуманной схемы, когда в произведении не живые люди, а «мертвые макеты», когда все развертывается в безжизненно симметричный чертеж. Путь подлинного роста лежит, разумеется, не к этим мертвым построениям, а к свободному и в то же время сознательному движению в материале.

Роль мышления должна быть чрезвычайно велика у художника нашего времени. Между нашей ведущей публицистикой, даже точнее, политической публицистикой, и тем, что определяют оловом «художественное творчество», не должно быть каких - то непроходимых рвов и стен.

Стендаль, передовой писатель своей эпохи, заявлял, что для него образцом стиля и манеры писать является «Кодекс законов»Наполеона - вещь, казалось бы, сугубо прозаическая.

Что же привлекало блестяще одаренного художника к этому, казалось бы, столь «сухому» произведению?

Дело в том, что точность, определенность, ясность стиля передового буржуазного политика, каким был Наполеон, шли вразрез с теми выспренне - туманными, велеречивыми заклинаниями, к которым прибегал тогда одряхлевший феодализм.

Недаром тот же Стендаль с таким отвращением отзывался о прославленном певце одряхлевшего феодализма, «господине Шатобриане».

Иной вопрос, что ми Наполеон не мог быть до конца ясным, ни Стендаль - требовать этой ясности.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.