Мое сердце замирало от счастья. Крыша была усеяна воркующей стаей «мохноногих», «зобастых» и «турманов». Они гордо расхаживали по карнизам и при каждом взрыве испуганно взлетали.

Теперь ребятишки азартно соревновались друг с другом. Чьи голуби лучше делают «турмана»и выше всех поднимаются? Особенно ценились голуби, которые, делая круги, поднимались так высоко, что совсем скрывались из виду.

Их можно было разглядеть только в цейсовский бинокль городского головы, но бинокля уже не было, да и самого городского полову давно уже расстреляли приятели брата.

Голуби в этот день летали неохотно. Сделав по воздуху круга два - три, они снова садились на крышу. Они пугались взрывов и снарядов, пролетающих мимо.

Но это было только в первые дни.

Потом голуби привыкли к выстрелам. Привыкли к белым розам шрапнельных взрывов и к аэропланным бомбам, сотрясавшим город.

Голуби уже по-прежнему быстро снимались с крыши и круг за кругом уходили в глубину летней синевы. По-прежнему турманы падали камнем вниз и, внезапно распустив сложенные крылья, взмывали вверх. По-прежнему «напористые»голуби отбивали от чужих стай голубок и загоняли их в свою. Все было по-прежнему.

И когда голубь, сраженный пулей или осколком шрапнели, падал вниз, все думали, что это «туркан» проделывает свой очередной трюк. Так думали голуби и так думали люди.

И только когда голубь шлепался об крышу и, хлопая безвольными крыльями о деревянную крышу, скатывался вниз, когда на теплых солнечных досках появлялась рубиновая струйка крови, - только тогда все понимали, что это война. Бои под городом усиливались. В больницах и школах города, превращенных в госпитали, появились раненые и больные тифом рабочие.

Одни приходили с фронта сами. Других привозили на крестьянских подводах. Третьих приносили товарищи на носилках, сделанных из двух винтовок, продетых в рукава шинели.

Своих городских ребят родня забирала домой, а «чужаки» лежали в больницах. Но некоторых тяжело раненых горожан врачи домой не давали.

По улицам часто стали встречаться похороны.

За гробом шел священник в полном облачении с кадилом и рядом с ним местный духовой оркестр. Когда поп кончал свою «вечную память», оркестр начинал «Марсельезу» или «Вы жертвою пали».

Отец и мать убитого рабочего приглашали попа, а товарищи - оркестр. Поп, чтобы не потерять заработка, соглашался на такое сотрудничество. Только он не допускал оркестра в церковь.

Но когда хоронили матроса, то оркестр, по настоянию товарищей покойного, играл и в церкви.

Похорон становилось все больше и больше. Скоро городок не выдержал и пал. При отступлении из города отец домой не зашел, чтобы не расстраиваться. Забежал только один брат. И сразу бросился в свою голубятню. Потом в отцову. Он отобрал лучших голубей, посадил их в легкую, деревянную клетку и привязал ее к своей спине как ранец.

- Васька, - сказал он мне, - эти голуби по одному будут возвращаться домой. Ты снимай с лапок записки и относи их Власу Черепанову, что живет около кладбища за железнодорожным мостом, знаешь?

- Знаю, - ответил я.

- Только смотри, стерва, - погрозил он мне, - не трепли языком. А то отец вернется - шкуру с тебя спустит.

И брат, не прощаясь, как это было принято у нас на Голубинке, ушел из дому большими шагами.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.