С Александром Яковлевым я познакомился после того, как его рождавшиеся одна за другой птицы дали возможность пилоту Пионтковскому поставить несколько мировых и всесоюзных рекордов.
Дело было при первом полете «АИР - 6».
Я честно полез в кабинку «того воздушного такси, развалился на мягком, автомобильного типа, сиденья, выглянул в автомобильное окошечко, испытал знакомою чувство исчезновения своего собственного веса и даже как - будто туловища, увидел, что Москва проваливается под ногами, вертится, исчезает и вздымается то на юг, то на север, как делает это море в часы шторма, а затем закрыл глаза, откинулся на спинку аирова кресла И задумался.
«Ну вот, - думал я, - вот я лечу, вот волнуется в груди неизбежное при полете чувство счастья и человеческой гениальности, вот хочется пролить слезу, чистую слезу восторга и славы, - черт возьми, ведь врут же воздушные завсегдатай, что к полету можно привыкнуть, что летать можно с обычной трамвайной скукой на лице. Неправда! Всем своим существом и всеми своими из поколения в поколение переходящими чувствами человек привязан к старой, милой земле, я если попадает он в морскую глубь или в солнечные воздушные края, то обязательно зашевелятся в его груди гордость и удивление, и хорошо, что он не стыдится этих чувств. Если нет их в нем, значит, он состарился.
«Хорошо, - думал я, - но как же летает эта легкая и внешне очень легкомысленная птица, из чего она состоит, что есть ее сущность? Ведь не дерево же и не металл несут меня в воздухе и горение не только бензина в моторе, помысли в человеческой голове».
В это мгновение Пионтковский, которого я до сих пор видел не в лицо, а только, если можно так сказать, в спину, обернулся и сделал мне какой - то таинственный знак. Я ничего не понял, а спрашивать было нельзя: мотор ревел так, что звуки голоса растворялись в громе. Пионтковский улыбнулся и легонько замахал обеими руками, показывая, что они свободны, а «АИР» летит как бы сам по себе. Мне стало страшновато, и я поспешил выразить свое безграничное удивление специально для того, чтобы принудить Пионтковского снова взяться за управление. Однако он сделал это не сразу, а предварительно сложил руки рупором и страшным голосом закричал мне в ухо («АИР» в это время летел совершенно самостоятельно):
- Вот машина, сама ходит, хоть спи!
«Ну, - подумал я, - машина в самом деле хороша, но и сам ты великолепен, - этакое ведь хладнокровие!
Позже я узнал, что Пионтковский не теряет своей флегматичной мины даже в такие минуты, когда испорченная машина, ревя в воздухе, готова удариться об землю и разлететься в щепки, в самую последнюю минуту он овладевает обезумевшей машиной и вытягивает ее из катастрофы в спокойное парение до ровного места.
Вылезая из машины, я был обижен замечанием кого - то из бывалых людей: «Ого, вы бледноваты. Вам перед полетом советую пояс покрепче затягивать, у вас предрасположение к морокой болезни».
Положа руку на сердце, - он ошибался. Я чувствовал себя как нельзя лучше. Мне не терпелось посмотреть на человека, чья мысль только что носила меня в воздухе.
- Покажите мне Яковлева, - пристал я к бывалому человеку.
- А вон он! - ответил мне бывалый человек и показал на юношу в военной форме, сидевшего на скамеечке, которая была оазисом аэродрома, ибо только сидя на ней можно было курить. Я был разочарован. Вместо маститого покорителя стихий, чей вид должен был внушать почтительное удивление, на скамеечке сидел мой скромный однолетка, совсем еще молодой человек, смуглый и чуть даже румяный, что еще больше увеличивало впечатление юности.
Я подсел к нему и сказал:
- А ведь я только что летал на ваших мыслях, если можно так выразиться.
- Это что значит?
- А это значит, что машина - то ведь летает в результате некоторого усилия вашей мысли, она есть кусочек вашей мысли, вот я и летал на этом кусочке.
- Чепуха! - сказал Яковлев. - Ничего особенного. Вот через три месяца я выпущу следующую машину, семерку. Она должна быть самой быстроходной.
- Как! Только вчера вы впервые испытывали эту новую машину, можно ли сразу работать над другой?
- А что ж, раз одна машина летает, так надо прекращать всю работу? Пока эту строили, я сидел над проектом новой. Тут не может быть никакой остановки. Мы в воздухе работаем - без пауз.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.