Карлавач

- Я ударил Карлавача, - сказал Чары и отвернулся.

Вечером, зайдя в конюшню, он встретил помутневший взгляд своего любимца. Дымчатая плёнка застилала глаза Карлавача, дыхание со свистом вырывалось из влажных ноздрей. Накануне дул студёный афганец, конь простудился. Но Чары казалось, что болезнь Карлавача вызвана оскорблением, которое он ему нанёс.

Четверо суток не отходил от него Чары. На ночь он стелил кошму вблизи стойла. Ночи полны были потайного шума, казалось, то звёзды шелестят в высоком небе. Чары мечтал о будущем. Он видел Карлавача победителем победителей; видел огромный табун ахалтекинцев, спускающихся к Шапаку с горных пастбищ Копет-Дага; видел себя, летящим на Карлаваче; земля оставалась далеко внизу, всё ближе и ближе сияющая пиала месяца - Чары засыпал...

В дни, когда Карлавач отдыхал после болезни, Чары с братьями Карлиевыми утеплил и расширил конюшню. Не беда, что многие стойла оставались пустыми, шалакцы твёрдо верили, что не так уж далёк день, когда в них появятся стройные красавцы скакуны.

Чары навсегда забыл о хлысте. Да в этом и не было нужды. Конь выдал себя, наконец. Чары, сознав свою новую силу, стал жёстче, определённее в требованиях. Теперь он изо дня в день вызывал Карлавача на тот стремительный щемяще-благостный полёт, что, раз испытав нельзя было забыть. И Карлавач не противился наезднику более, в нём самом появилось теперь стремление - дать раскрыть себя до конца. Это была зрелость...

До Шапака дошёл слух, что секретарь райкома Поселков получил с завода нескольких племенных кобыл и жеребцов для передачи колхозным конефермам.

- Вот бы нам! - мечтательно проговорил Сарыев. - Две - три матки и парочку жеребчиков! Мы б за пятилетку такую конеферму... эх! А что, Чары: может, поехать к Поселкову?

- Не даст! Курбан нас с плохой славой связал.

Сарыев в раздумье отошёл от Чары. Через несколько минут он уже проскакал по колхозной улице. Чары с надеждой глядел ему вслед... ... - Что: коней?! - закричал Поселков, и его рябоватое крупное лицо затекло кровью. - Не жирно ли для Шапака таких красавцев? Не держатся у вас кони...

- То не наша вина - Курбана...

- Курбан не один в колхозе!

- Пастух плох - стадо паршивеет... Поселков посмотрел на смуглое серьёзное лицо Сарыева, с упрямой складкой между густых бровей, и в глазах его мелькнул лукавый огонёк:

- Возьмите приз на скачках - будут вам и кони!..

Только в ноябре, незадолго перед закрытием сезона, решил колхоз Шапак выставить коней на больших воскресных скачках в Ашхабаде.

Скачки в Туркмении! Весёлый поединок, где колхозы и конезаводы перед лицом народа утверждают своё трудовое достоинство. Недаром здесь спорят на тельпеки: проигрыш - не убыток, а символ: проигравший уходит с непокрытой головой. Обычно каждый колхозник ставит на коней своего колхоза, и если солнце жжёт его маковку, то сердце его жжёт молчаливый упрёк: ты плохо работал.

Огромное поле Ашхабадского ипподрома клубилось золотистой пылью. На внутреннем круге, обведённом скаковой дорожкой, было особенно шумно. Здесь располагались станы колхозов, участвующих в скачках. Сновали объездчики, наездники, тренеры, выделявшиеся праздничными тельпеками, взволнованные башлыки в халатах поверх бостоновых костюмов.

Человеком, привлекавшим к себе особое внимание, был старый тренер Бахарского колхоза Ага-Юсуп. В старину об Ага-Юсупе говорили, что шайтан открыл ему тайну души коня. Когда он клал на шею коня свою тонкую, с длинными пальцами руку, дрожь прохватывала тело коня, ресницы начинали часто и мелко биться, и конь впадал в покорный, бодрствующий сон. Так гласила легенда. Ей верили даже те, кому доводилось видеть, как молодой горячий двухлеток скидывал наземь старого тренера, как, потрогав шатающуюся челюсть, Ага-Юсуп в десятый раз карабкался на спину норовистого скакуна, как с зари до заката маялся он с упрямым молодняком, приучал его к узде и седлу...

Ага-Юсуп стоял близ шатра своего колхоза, со спокойной благожелательностью поглядывая на окружающую суету. Порой он слышал своё имя, но никогда не оборачивался на голос. Он знал: то не зов, а восхищённый шепот.

Как утёс, высилась фигура славного бахарского башлыка Рахмета Сеидова. Огромный, с чуть обрюзгшим, но ещё красивым лицом, он гордо держал голову, украшенную кубанкой из серебряного барашка с красным дном; бухарский халат распахнут на груди, так что всем виден орден Ленина, полученный Рахметом за десятилетнее безупречное руководство передовым колхозом.

Чары, бледный, напряжённо подобранный, оглядывал пёстрое поле ипподрома, то и дело, со скрытой тревогой возвращаясь взглядом к Карлавачу. Карлавач скромно прохаживался вокруг юрты, скашивая порой на Чары добрый янтарный глазок.