- А то, бывало, едет старый пан. Хай с неба каменья падают - давай лошадей на станцию! Сажаю на коней хлопцев с факелами, и ай, что было! Пока доскачешь, - колеса к осям припекаются!
- Все - таки вспоминается старое? - спросил землемер, видя, что старик ждет, чтобы он подал голос.
- Господи, a как же! Вы простите меня, старика, не знаю, как ваша фамилия...
- Еремеев.
- Вы меня простите, товарищ Еремеев, мне на старое обижаться не приходится. Не кулак я, нет, вы не думайте. Кучер и - кучер. Но я от господ повидал и хорошее. Вот я вас везу, вы и папироской меня не угостите, потому что вы сами против господ бедный человек. А у них был капитал. На другого угодишь - он тебе серебряный целковый на чай. Вот как!
Так разговаривая, они проехали сумеречный сосновый бор и оказались на светлой поляне. Впереди открылись узкая, придавленная тучами, огненная полоска заката, позлащенные вершины дубов и под дубами - барский замок, весь синий, весь как бы отлитый изо льда, с колоннами, обвитыми плющем, уже почерневшим от холода... Между тем путники приближались к другому старому замку, стоявшему по эту сторону лесистой пади.
Замки эти были и похожи друг на друга и в то же время совершенно различны. Ближний замок стоял как бы не на своем месте. Силосная башня возвышалась рядом с ним, заслоняя балкон. Парк был оттеснен кирпичными постройками, отчего самый замок излишне выдвинулся вперед.
Видно было, что окружающее здесь не прилажено было к замку, как за лесистой падью, а жило и росло самостоятельно.
- Граница? - Воскликнул землеустроитель.
- Оце и буде граница, - подтвердил возчик, всегда в торжественные минуты переходивший на украинский язык. - Треба поправить сбрую, бо в нас строгое руководство.
Он остановил лошадь и спрыгнул на землю, бросив при этом взгляд на оживившееся лицо землемера.
- Господи! Барин! - воскликнул Рагойша оторопело. Голос его не выражал ни радости, ни испуга, но лишь безграничное удивление.
- Боже ж мий, який вы стали! Ой, який!
Седок соскочил на землю, шагнул к старику и - весь подобранный, готовый ко всему, усталости как не бывало, правая рука в кармане - метнул взглядом по сторонам. И тут же вдруг потупился и тихо, но внятно, не ослабляя травой руки, проговорил:
- Побежишь доносить?
- На вас? Боже ж мий! Пассажир еще раз метнул взглядом и, снова приняв усталый вид, медлительно взобрался на грядку.
- Что ж, поправляй сбрую.
Рагойша непослушными пальцами поправил шлею на запотевшем жеребце и, отяжелевший, с трудом забрался на тележку.
Он смотрел на барина с удивлением и лаской, как смотрят близкие на человека, перенесшего тяжелую болезнь. Теперь вот Рагойша не узнал бы панича Владислава. Но минуту назад, когда тот весь устремился к этому угасающему горизонту, в лице его появилось что - то властное, потомственное, отцовское, и Рагойша даже не подумал о там, что может ошибиться.
Не глядя на кучера, как бы самому себе, очень торопливо пассажир заговорил:
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
Из дневника комсорга команды, совершившей лыжный переход Москва - Тюмень - Тобольск