«Орешек»

Мужики пересмеивались вблизи и любопытно разглядывали господ. Анатолий ходил селезнем у решетки парка около горничной и пьяно нашептывал ей:

- Я... я люблю пожары... Они возбуждают. Огонь - это кровь... кровь... страсть... Поля, как вы хороши! Откуда вы расцвели... в этой... глуши?

Горничная куталась в платок, закрывала рот и не сводила с Анатолия недоверчивых и восхищенных глаз.

Вышел из парка старый лакей Сергея Николаевича со шлепавшими по подсохшему заду помочами и перекрестился на полыхавшие рябиновыми головами стога. Пожар скоро наскучил господам, и они лениво уплелись в парковую калитку. Из парка послышался смех, кто - то запел, кто - то закричал ау - ау - ау, а потом замычала лось, прогрохотал осел, и забили на наседалах курицы в павильоне.

- Удиви поди, - злобно пробурчал один мужик. - Без - за - бо - о - отные головушки!

- Помирать будут, захохочут!

Понемногу расходились и мужики, усмехаясь на неподвижного, строгого Ифана Ифановича.

- Гляди не гляди, - шутили мужики, уходя, - многова не увидишь. Щитай, сколько на остатке будет. Обрадел урожаю: вот те шиш, не урожай!

Ифан Ифанович провожал одним глазом мужиков и не мог его отвести от цветных рубах, другой глаз следил за красной, сухой пыльцой над стогами. Зачинался несмелый ветер с Чарымы. Он надувал красную пыльцу на весь луг. Вдруг, будто красный мех, большой ношей поднялось сено с одного горевшего стога, перекинуло его, кроша на - лету, на поотдаленный стог и окутало сразу во весь рост красной шалью.

Ифан Ифанович забегал тогда у парка, кидаясь на работников.

- Чего стойит! Лошадей! Фывози!

Работники бросились на конюшни. Ифан Ифанович нетерпеливо ждал, прислушиваясь к топотавшим ногами работников, бежавших по парку. Долго искали ключи, будили конюхов, искали сбрую, гомонили, кричали и ругались. Наконец, загремели по деревянным въездам на конюшни лошадиные копыта, заскрипели ворота, затпрукали конюха - и на Ифана Ифановича покатились колеса ондрецов, лотков, навозниц... Из парка одну за одной гнали лошадей. Ифан Ифанович радостно мотал головой и твердил:

- Карашо! Карашо! Сено быстро перекладывали на лошадей и отвозили из подветренной стороны, вырывали из огня занимавшиеся стога, таскали сено охапками, пестерями, мешками... Вилы бодались на свету с сеном, кололи его, тормошили. Казалось, в стогах засели какие - то враги работников, и они нападали на них. Отбили от огня и навалили большую гору сена. Дотлевали уже подземным огнем красные бадьи стогов, будто плеши на стриженой голове луговин. Работники уходили досыпать оставшиеся часы до начала работ. В помутневшем от огня и рассвета поле долго стояли Ифан Ифанович и старый лакей. А потом Ифан Ифанович вздохнул, подошел к лакею, улыбнулся ему и горько сказал:

- Какой сено! Какой было сено! Спасай немножко! Совсем мало!

Старый лакей прошамкал:

- Бог дал, бог и взял, Ифан Ифанович, а кто на чужое добро руку поднял, богаче не будет. Мужики, не иначе, искорку метнули... Обида, вишь... сколько годов пользовались, а нынче - ничего!...

- И я не пуду Ифан Ифанович, - закричал управляющий, - когда я пуду отдавать сено напополам!

Ифан Ифанович вошел в калитку и стукнул дверцами. Старый лакей брел за ним в ночных туфлях и тихо твердил:

- Так - то бы не надо, так - то бы не надо. Мужик терпеливой, как земля, терпеливой, а, я скажу, памятливой... памятливой мужик... Медведя вот за кольцо водит цыган, к носу продето кольцо, под хозяином медведь живет. А долго ли находит? Медведь... он рехнется сразику, да в обхват, - косточки у поводыря, как у комара, треснут... Али медведь идет с цыганом мимо пруда какого... в воду раз - и давай хозяина крестить в тине. И докрестит, покуда тот мокрый язык не высунет и покуда пузырь в ем не лопнет. Мужики наши маются сенями. Мужикам ой как сено надобно. На волю - то выделяли, худобину одну мужикам нарезали. Вот зло - то и осталось. Сорок лет зло, будто чесотка на руках, зудит без памяти. Ни земли настоящей, ни лугов у наших мужиков. Обидеться, осерчать тут недолго.

Несло едкой палениной земли и будто невидимо окуривало парк, фыркали ослы в зверинце, и лось в тревоге поднимала морду на ветер. В доме закрыли окна с луговой стороны и перекатили кресло Сергея Николаевича на другую половину.