Никому не придет в голову, чтобы Твердышев мог колебаться, мог... ну, тосковать, например.

Секретарь Домпросвста хорошо знает подпись Твердышева с упрямым круто обрубленным хвостом.

Знает другого Твердышева - Твердышева смущенного, Твердышева, почесывающего сконфуженно нос - машинистка, Шура Ведерникова.

Взобьет перед дверью волосы, которые она моет хиной. Войдет в кабинет. Защебечет.

- Иван Степанович, вот тут я не разберу, в вашем докладе...

Твердышев сдвинет брови.

- Покажите.

- Не то вы другое хотели написать, не то... грамматическая ошибка...

Твердышев краснеет. Шура Ведерникова подрыгивает ногами, которые построены у нее аркой, выгнутые наружу. Кажется, что вот - вот она сделает какое - то па.

- Да, действительно, - говорит Твердышев, - маленькая описка.

- Хороша описка! Восемь раз подряд повторяется!

- Ну да, ошибка. Исправьте ее, Александра Ивановна, - говорит Твердышев, - и в голосе его звучат слова:

Да, он делает грамматические ошибки, он карябает крупным, вихляющим почерком, словно соскочившее с оси колесо прошло по бумаге. Он упустил время, перескочил через азы и прямо ухватил за верхушки. Он рабфаковец, но разве можно учиться и наверстывать, когда заведуешь Домпросветом и состоишь в десяти организациях и объединениях. Если бы Шура Ведерникова знала, как мучительно каждый раз подчеркивание это, что Твердышев - недоучка; что он, с одной стороны, читал всего Плеханова, с другой - не знает, что такое тропик Козерога, не читал «Одиссею» и - стыдно сказать - «Войну и мир». Не успел просто. Ну, когда, когда он мог успеть? Заслонили дела поважнее, понеотложнее.

Да, он делает грамматические ошибки и, пожалуй, не сумел бы разделить дробь па дробь. В образовании у него незалечимая брешь. Он многое знает лишь понаслышке или из тощих популярных брошюрок.

Это мучит его, это очень мучит его. Он все мечтает когда - нибудь урвать у жизни год, засесть за грамматику, за физику, за языки, за все, что так спокойно засовывалось в прежние времена нерадивым птенцам «образованных классов» и что сейчас получает легко и надежно детвора, - чего не успел получить Твердышев, потому что сначала был подмастерьем, потом гонял плоты, потом воевал, редактировал и заведовал Домпросветом.

Урвать бы когда - нибудь год! Твердышев способный, схватывает с полуслова; у Твердышева крепкая память, умение как - то по - своему подойти и одолеть каждую задачу. Но где его взять, этот год? Нет этого года! Нет недели, не только года. Урвать бы второй год! Второй - уже для себя, для подведения итогов. Много накопилось важного, нужного, что лежит немым грузом на памяти. Записать бы, превратить не то в роман, не то просто в записки... Вероятно, просто в записки. Ведь на писательстве Твердышев поставил крест.

В углу комнаты, в свалке журналов, бумаг и книг, и теперь хранится у Твердышева пачка рукописей, печатных и непечатных. И среди них - та поэма...

Когда - то - не сам Твердышев выдумал - другие писали, что он значительный пролетарский поэт...

Была вера в свои силы. Был подъем. Твердышев писал целые поэмы. Выступал на заводах, в клубах. Обдумывал роман в стихах на подобие «Евгения Онегина», но с более выдержанной идеологической линией. И все оборвалось, все кончилось в один день.

Твердышев отнес в один толстый журнал стихи. Редактор сидел один, когда Твердышев пришел за ответом.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.