ГАДОСТЬ, гадость, - сердится Твердышев. - И случай - то какой. Только для рассказа годится. А между тем, вон он, на столе, документ, наяву произошло, не в кинематографе... Твердышев швырнул на пол окурок, на ощупь отыскал его ногой и затоптал. Твердышев опять курит. Образовали они кружок нового быта, хотели не курить и за руку не здороваться. Даже значки с буквами Д и Р завели - «долой рукопожатие».
Ничего из кружка не вышло, кружок рас - палея, а значки с буквами Д и Р Женька Циунель выпросил.
Зубастая братва знает, что Циунель за Риткой Иоффе приударяет. Живо подхватили.
- Бери значки, тебе, вправду, кстати. У нас означало: «долой рукопожатие» и ничего из этого не вышло. У тебя будет означать: «даешь Ритку» - и тоже ничего не получится.
- Ладно, - говорит Циунель, - острите себе на здоровье, а значки гоните сюда.
- Гадость, гадость, - повторяет Твердышев. Поочередно развертывает облигации, читает перечень выигрышей в вечерней газете.
Такой случай на сто тысяч жизней бывает один: облигация, которую получил Твердышев зарплатой, - серии 24, номер 154.001. Облигация, которая находится в домпросветских деньгах, полученных на той неделе, - серия 21, номер 154.001.
Серия 21 выиграла. Если в отчетном списке переправить серию 21 на 24, то Твердышев сделается обладателем выигрышного билета, владельцем - шутка сказать - ста тысяч.
Твердышев смеется:
- Завдомпросветом Твердышев, у которого сто тысяч в кармане. Гадость. Гадость. Твердышев и сто тысяч - несовместимы!
Твердышев, который шестнадцати лет был и армии, бил Деникина, а семнадцати лет был секретарем комиссара пехкурсов. Твердышев, который восемнадцати лет писал стихи о совнаркоме мира, о том, что «Мы заставим созвездья Вселенной Пятилучья во тьму испускать».
Твердышев, который девятнадцати лет редактировал два журнала, разочаровался в поэзии и ушел на общественную работу в Дом - просвет...
Твердышев? Чтобы он позарился на сто тысяч? Чтобы он одной закорюченкой, превращающей единицу в четыре, зачеркнул комсомольский билет? Да никогда!
АХ, КАКАЯ кувырканная жизнь выпала Твердышеву на долю! Мяла, трепала его жизнь, гноила в окопах, осыпала вшами, морила голодом...
Посторонний взглянет - не разберет: не то двадцать, не то все тридцать пять лет этому ответственному работнику.
Если вам двадцать лет, а вы уже ходили в атаку, два раза присуждались к расстрелу, командовали взводом, редактировали журнал и делали доклад на конференции, то у вас непременно около губ две трещинки - морщинки, а в глазах недостает прозрачности особенной, какая заметнее всего у телят, у четырнадцатилетних девочек и до старости у некоторых крестьян.
Когда на заседании Твердышев говорит заключительное слово, слушают его спокойно, внимательно. Да, конечно, так и надо сделать, как он говорит.
Твердышев. Да кто его не знает? Его фамилия не вызывает представления о парне с жесткими черными колосьями, с острым, прямым носом - рулем.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Можно ли получить потомство от обезьяны и человека