Мосолов бегал по комнате. Теперь вскочил и Твердышев. Оба они топтались на площади в три квадратных сажени, и походило, что они собираются драться.

- Мосолов! Коська! Спасибо, брат, убелил ты меня в обратном. Вот она, кастрированная теория. Где ты ее удумал? Возле книги? Оторвался от жизни и вокруг да около вихлять пошел? Авторитеты его задавили. А у меня, вот, другое чувство. Я боюсь, понимаешь, до дрожи боюсь: ох, стариков все меньше становится. Ох, умирают они один по одному. Тревожно мне: успеть бы перенять у них, научиться от них.

- Книги не умрут.

- А мне людей надо. От людей учиться хочу. На деле живом, на поступках, скучно ему, видите ли, потому что чересчур истины полно. А того не понимаешь, что истины - то кусочек приоткрылся; что только на одно плечо груз приподняли, а нести его трудно и далеко. Врешь, тебе не скучно, от трудности хочешь увильнуть. Знаю вас, таких вертопрахов. Вам истина в подполье милей. Еще бы. Таинственно - то как. Ужасно таинственно...

Твердышев наступал на Мосолова. Мосолов теперь стоял около стопки учебников, сложенных, за отсутствием шкафа, прямо на полу. Но на лице Мосолова было написано, что он не сдался, что он будет спорить, - из упрямства спорить.

Твердышев рассматривал продолговатое лицо Мосолова почти с ненавистью, как рассматривают лицо противника.

- Брось, Коська. Ошалел ты от учебников голых. И я, болван, тоже сбрендить хотел. Нет, брат. Твердышев - неуч. Твердышев верхушки хватает, но у Твердышева закваска есть, - не отступлюсь. И тебе не позволю, - на то ты мне друг. За шиворот буду тянуть. И Терскому не позволю. Брыкать - брыкайте по случаю возраста, а выпрячься не моги.

- Укради, Твердышев, укради! Я вижу, у тебя повыпадывали зубы; ты шамкаешь, Твердышев, ты муслякаешь мякиш передовиц.

- Какая ересь! Какая ересь, - ерошил волосы Твердышев. - Да вы что, ребята, какая блоха вас укусила? Что за такие неоликвидаторы взялись? Очухайся.

- Погоди, - бормотал он, одеваясь, - пойду, со своей затеей покончу, а после приду и возьмусь за тебя. Оторвался ты, брат. Ну, ничего, пришью. Полчасиком от меня не отделаешься. Сутки будешь упрямить - сутки продолблю. Смотрите, в какую отвлеченщину полезли. А?

6

ТВЕРДЫШЕВ хотел сейчас же пойти домой изорвать свою не выигравшую облигацию. Но, не дойдя до дому, повернул к Домпросу.

- Всегда успею изорвать. А может - быть, сохраню ее. Ведь, если бы не облигация, торчал бы я по заседаниям, некогда было бы на ребят посмотреть. Облигация - то оказалась выигрышная. Побольше бы таких облигаций: на них можно выиграть сто тысяч крепких комсомольцев. Ведь из таких, как Мосолов, из таких, что ересь порют, в бутылку лезут, - из них лучшие комсомольцы получатся.

Вот и Домпрос. Не успел войти - как на - встречу метнулась Таська Фартова, с челкой лихой комсомолки, плясунья и задира Таська Фартова, по прозвищу Пылесос.

- Твердышев, я тебя жду больше часа. Мне надо говорить с тобой наедине.

- Знаю я ваши разговоры. Если любовные, то иди к чертям.

- Нет, не к чертям. Будешь слушать... У меня заявление о Циунеле.

Таська всплакнула малость, но только чуть - чуть. Тут же глаза отерла и повела невеселый рассказ.

Оказывается, Циунель образовал кружок «Долой ревность».

- Так вот для чего ему понадобились значки? «Долой ревность» - это значило, что девчонки должны быть общие любовницы, а у мальчишек не должно быть ревности из - за девчат.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.