Под маской патриархального благодушия и старосветской любезности скрывается оголтелый пройдоха, который ради карьеры всегда готов на любое бесчестное дело. Угождая своему барину, он в качестве министра народного просвещения только и старается о том, как бы не допустить широкие массы к знанию, подольше удержать их в темноте и невежестве. Он подчинил все начальные школы попам, все университеты - полиции, он ввел в гимназии систему шпионажа, доносов, предательства, и все с одной единственной целью - ослабить, уничтожить «крамолу». Какую звериную ненависть внушала ему эта «крамола», видно из той строки, которую он написал в одном частном письме о курсистках, участвовавших в антиправительственной демонстрации: «Было-то этих девок штук до двухсот».

Царь

Барин был простой, еще проще Ивана Давыдыча. Хотя у него было много великолепных дворцов, он ютился в тесной и душной квартирке с низким потолком, со скверной мебелью. В спальню трудно было войти, такая там стояла ужасная вонь: там жили вместе с барином четыре собаки.

Этот барин - всероссийский император царь Александр III. Человек неповоротливый, жирный, огромный и скучный, с отвислым пьяно-свирепым лицом.

Пожалуйста, не думайте, будто он только и делал, что пьянствовал. Нет, по праздникам он играл на тромбоне, а в будни целыми днями просиживал в Гатчине, вдали от людей, в низком, душном и темном своем кабинете, и читал и подписывал кипы приказов, указов, распоряжений, законов. Глядя на него, как он сидит с утра до ночи над своими бумагами, усталый, обвислый и сумрачный, вы непременно подумали бы: «Как невесело быть царем».

Ему и в самом деле было скучно. Но надо же «спасать» любимую Россию. «Спасать» от «мерзавцев», которые ее погубят. Надо истреблять их десятками, чтобы ни одного не осталось, иначе даже страшно подумать, что станет с несчастной Россией... И вот, «спасая» Россию от «гибели», он пишет корявым почерком на бумагах, которые лежат перед ним:

«Каналья!»

«Дрянь!»

«Негодяй!»

«Дурак!»

«Скотина!»

«Экое стадо свиней!»

Так называет он революционных бойцов, которые, по причинам ему непонятным, идут на каторгу, в тюрьмы, на виселицы. Вместо того чтобы сказать: «Я спасаю от них мою шкуру!», - он говорит: «Я спасаю от них Россию!», - так как верит, что его шкура и Россия - одно и что без него, без царя, вся Россия рассыплется в пыль.

Опорой его престолу являются крупные землевладельцы, заводчики, купцы, кулаки, и всю свою политику подчиняет он их интересам. Ради них уничтожает он одну за другой эфемерные реформы своего «родителя» Александра II, ради них он при помощи земских начальников отдает миллионы беднейших крестьян в руки их прежних господ, ради них он душит «инородцев», ради них он предоставляет отечественному капиталу право безудержно грабить все население Российской империи, ради них он с утра до ночи искореняет «крамолу».

Тут же, недалеко от Аничкова дворца, за углом, на Литейной, живет Победоносцев, его учитель и друг, глава всех российских попов. Лысый, с большими ушами, похожий на тощую жабу в очках, этот фанатик поддерживает в царе убеждение, что сам господь Саваоф, сидящий где-то здесь, неподалеку, на низеньком гатчинском небе, благословил его на искоренение «крамолы».

До позднего вечера просиживает царь над своими бумагами. Почти каждая из этих бумаг направлена к единственной цели - остановить идущую на него революцию. Уверенный, что это дело ему по плечу, он упрямо идет напролом.

Народ кажется ему надежной опорой для его трона, и он не раз и не два заявляет в своих манифестах, что «русский благочестивый народ во всем свете известен любовью и преданностью своим самодержцам». Он хочет казаться народным - и даже простонародным - царем.

Подчеркивая простонародность своего царствования, этот полунемец отпустил себе славянофильскую бороду, носил косоворотку, сапоги бутылками, шапку набекрень. И всякому заморскому вину предпочитал родную сивуху.

Впрочем, его «народничество» тут и кончалось. Потому, что в основе всей его «народной» политики лежало свирепое угнетение народа, эксплуатация разоряемых крестьян в угоду кулакам, фабрикантам и крупным помещикам. Ленин определил эту политику кратко и точно: «Так называемая народная, а на самом деле дворянско-полицейская политика» (Ленин. Т. IV, стр. 159).

«Кухаркины дети»

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.