Он достает из портфеля белый густо исписанный лист бумаги и суровым голосом читает:

- « Именем польской республики».» Судебный пристав читает, слова градом сыплются из его рта. Двери скрипят, маленькая кухонька уже полна людей.

« Покупатели пришли, - думает Сикорская, - Уж откупили бы все, что есть, расплатиться бы хоть с хозяином дома, чтобы не болтали потом во дворе: « Это Сикорская, у которой, сын умер, которая хозяина надула...»

Вот и выговорила она это слово; « умер».

В первый раз за весь год вырвалось это слово. « Нет, не умер», - пытается она еще защищаться. Но это уже бесполезно: подлая, никчемная, изменила своему сыну, убила в сердце своего Янека, поверила в его смерть...

- Пани Сикорская, - дергает ее за рукав управляющий, - начинаем...

Пускай себе начинают, пусть покупают, пусть продают, пускай выбрасывают все ее барахло в мусорный ящик - к чему все это теперь, когда она уже знает наверняка...

Барахло? Кто сказал « барахло»? Ведь нельзя же назвать барахлом этот большой эмалированный таз, который держит в руках судебный пристав. Эмаль совсем еще целая, отлупилась только немного с самого края, да чуть - чуть проглядывает на дне серая жесть. Но в этом тазу она купала Янека, когда ему было два - три года. Он плескался в теплой воде, розовенький, здоровый, а на поверхности плавала красная резиновая уточка.

- Таз эмалированный - один злотый! - выкрикивает судебный пристав.

В комнате тишина, никто не шевелится, никто не покупает.

- Один злотый! - завывающе повторяет судебный пристав, потом отставляет таз и протягивает руку за лампой.

На этой лампе желтый абажур, в янтарном свете уютно и тихо, в янтарном свете щеки Янека бледные, впалые... « Дам тебе кашу с молоком, сынок... Поздно, сынок, ложись, и так плохо выглядишь, сынок...» « Не мешайте мне, мама: я читаю...» Что он там читает? Подкралась к нему и прочла на обложке: « Ленин. Избранные произведения». И не знала тогда, что это было уже начало...

Лампу никто не покупает, хотя судебный пристав оценил ее только в два злотых. Теперь в руках пристава часы. Сколько раз ночью, сколько раз днем глаза ее впивались в эти часы! Должен был придти в семь, а сейчас девять - и все нет его. Почему он не приходит? А когда - то давно маленький Янек с пальцем во рту стоял у этих часов: « Мама, кто там сидит внутри, отчего они так тикают?» Часы ставятся рядом с тазом и лампой.

- Вынести все это во двор, - говорит судебный пристав. - Сегодня никто не купит, сговорились, видать, соседи, не допустили настоящих покупателей, потому и старуха такая спокойная... Ну, ничего, дальше! Теперь стулья.

Стулья старые, потертые, два еще приличные, но у третьего сиденье совсем выбито. Сколько раз говорила она: « Кто так сидит на стуле, Янек?» Да говори, не говори, сидит, опершись руками на стол, и глядит вперед. « Что ты там видишь, на что глядишь, сынок?» « Думаю, мама: всегда ли людям бывает так тяжело жить, как теперь?..»

Не понимала она его тогда. Казалось, вовсе не тяжело ему жить: ходит в школу, мундирчик всегда у него был целый. Ведь ночи напролет за шитьем просиживала, чтобы на все хватало! А он свое твердит, что это плохо, что так не должно быть, что у нее уже немало лет за спиной, пора уже спокойно пожить...

- Кухонные горшки! - выкликает судебный пристав.

Горшки чистехонькие, дно блестит, словно полированное, вчера еще чистила их, эти горшки. Вот этот большой, железный. на него указывал Янек: « Сварите суп в этом, мама: товарищи сегодня обедать придут»: « К чему тебе эти товарищи, сынок, к чему тебе это? Несчастье они нам принесут, не лучше ли тебе со мной посидеть?» « Нет, мама, лучше вы с нами посидите, услышите, как люди живут...» Сидела до поздней ночи, глаза у нее слипались, а слова кругом звучали чужие: « Китай, Испания, Советский Союз...»

- Комод! - кричит судебный пристав. - Хороший дубовый комод!

Никто не двинулся, люди стоят, славно приклеенные к стене. Как статуя, неподвижна Сикорская. « О чем она думает?» -

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.