мысленно беснуется судебный пристав и кричит управляющему:

- Вынести во двор!

Ох, осторожно надо выносить его, боком, не то ударится о стену, сойдет политура. Раз уже было так, когда въезжали сюда, в эту квартиру. « Не волнуйтесь, мама, протру его спиртом». Взял у нее полотенце, долго тер поцарапанное место, и комод снова заблестел как новый. А внизу, в ящике, лежали его белье, его книжки... « Если со мной что - либо случится, книжки надо отдать товарищам...» « А что может с тобой случиться, сынок? Здоровый ты, молодой...»

- Ведро для воды! - говорит судебный пристав.

Сикорская выступает вперед. Как она может отдать это ведро? На дне его были красные сгустки крови. На дне его были бронзовые пятна йода. Придвинула она тогда это ведро к Янеку: « Сынок, сынок, что с тобой, сынок?» « Легкие мне отбили, разбойники», - сквозь кашель отвечает Янек и выплевывает последний остаток жизни с застывающим сгустком крови...

- Кровать складная - семь злотых! - продолжает судебный пристав и, как бы уговаривая, добавляет неофициально: - Совсем еще приличная.

На этой кровати лежал Янек, сын, застывший. Ноги худые, посинелые, как у цыпленка. Рука бессильно опустилась вниз... Как трудно было надеть на эти ноги башмаки! На левой подошве дыра. «Куда же это ты ходил, сынок, какими дорогами бродил ты, что так далеко ушел от дома, от матери, что изодрал единственные свои праздничные башмаки?»

... Пожитки Сикорской стоят во дворе. Майское солнце бесстыдно озаряет их наготу. Теперь осталась только швейная машина. На этой машине тогда, ночью, она сшила ему последний галстук. Отыскала в комоде лоскуток какого - то шелка. Громко в мертвенной тишине стучала тогда старая машинка. « Будешь иметь галстук из настоящего шелка, уберу тебя, сынок, как на бал, в твой последний путь».

« Машины тоже никто не купит», - думает судебный пристав. Он хочет уже уходить, обводит глазами комнату.

Комната опустела, совершенно опустела. Он и не заметил, как поодиночке люди вышли из комнаты. Остались только старуха у окна, полицейский, управляющий. Но отчего полицейский вдруг побледнел, отчего управляющий так удивленно смотрит в окно?

Что делают эти люди во дворе, чьи это руки с трудом передвигают тяжелый дубовый комод, кто вносит его наверх, обратно в комнату?

Что они делают?

Вот возвращается в комнату складная кровать. Чьи - то руки ставят ее на подоконник.

- Потом порядок наведем, пани Сикорская, - говорит кто - то со двора.

Чей же это голос? Как будто Ковальской? Никогда с ней и словом не перекинулась, а теперь...

- Надо убираться, - говорит управляющий. - Здесь один сброд живет, одни рабочие... Может плохо окончиться...

- Разойтись! - кричит полицейский, но в этом возгласе нет приказа, а, скорее, обращение, просьба, мольба о пощаде.

- Пропустить их! - кричит кто - то со двора. - Пускай идут.

- Скатертью дорога!

Сикорская остается одна. На дворе чужие лица. Чужие? Нет, знакомые, самые близкие.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.