Непростые доказательства

Хлесткий выстрел сторожевой берданки перебил ровное гудение мотора. И от изгороди колхозного сада, высвеченные

до мелочей дальним светом фар, навстречу машине заметались пять мальчишеских фигур в рубашках, оттопыренных на животах ворованной черешней. Арсен рванул руль влево. Он еще ощутил грохот принайтованных труб по бортам и кабине, резкие удары баранки, свет чужих, растущих навстречу фар...

Как он выбрался из кабины завалившегося в кювет грузовика, Арсен не помнит. Стальной бампер его ЗИЛа как ножом пропорол передок «Волги», дойдя до сиденья, на котором покоился мертвый человек.

Потом затяжное следствие, пытались разыскать мальчишек. Нудные экспертизы, сбор характеристик и ходатайств и давящая тяжесть непроходящей вины: человек умер, хороший человек, известный в округе врач, любимый всеми. Изнурительный суд, пытающийся скрупулезно восстановить весь ход событий. Невнятные показания Арсена из-за гнетущего чувства вины. Долгие прения сторон и горестные глаза Фатьмы, взгляд которых Арсен чувствовал стриженым затылком, спиной, когда конвой уводил его из зала суда.

В те первые недели самым трудным были ночи, долгие, без сна, с негаснущей лампочкой под потолком. Соседи по камере, натрепавшись за день о лихих похождениях и гулянках на воле, самозабвенно храпели. А к Арсену приходила боль. Боль вины и непоправимости. Из-за этого Арсен отказался от кассационной жалобы, хотя адвокат очень советовал.

Боль вроде бы притупилась в колонии, начала отступать. Может быть, потому, что выкладывался Арсен днем на работе до конца, сколачивая тарные ящики, контейнеры. Боль возвращалась с новой силой в дни, когда они вязали чехлы для шампанского. Потому что это любимое вино Фатьмы, и оно всегда стояло у них в доме на праздничном столе. В такие дни Арсен чувствовал с особой силой, что есть приговор, срок, сломанная, исковерканная жизнь.

И когда начальник сказал, что за ударную работу и примерное поведение Арсен будет освобожден условно и поедет на стройку, то испытал великую радость.

Сейчас он внимательно слушал невысокого человека, забыв о резком ветре, зябнувших руках и ногах. Когда Фоменко произнес, обращаясь к ним: «Или работать, или... – бригадир запнулся, подбирая нужное слово, – или искать место, где не надо работать. Те, кто согласен, – шаг вперед», Арсен шагнул первым. Оглянувшись, увидел: вперед вышла половина прибывших.

Фоменко начал с вагончика и... портянок. Элементарных, байковых. Расставив людей по местам, определив задание каждому, назначив Арсена старшим, бригадир исчез... Они собирали бытовку, сколачивали щиты, стелили пол. И нет-нет да кто-нибудь бросал с издевкой:

– А где начальство? Лозунги для нас – отдых для бригадира?

И хотя руки, мысли Арсена были заняты работой, а рубашка под фуфайкой взмокла от пота, знакомая боль, сосущая, бестелесная, вернулась к нему опять.

Судьба его вроде определилась, не на месяц-два, на годы. Здесь ему жить, работать. Он укрепился в этом решении сегодня, когда они стояли толпой в простреливаемом стылым ветром котловане. Один из ребят сказал Арсену, что шагнул вперед потому, что надоело мерзнуть на ветру – чего доброго еще ноги отморозишь – и слушать прописную болтовню. Но Арсен-то поверил убежденности бригадира...

Они заканчивали свой вагончик, когда на пятачок подкатил автобус. Из него вышел бригадир, неся на плече два пакета, обернутых в несколько слоев газеты. Фоменко прошел в бытовку, где ребята сколотили нехитрые скамьи и примитивный стол, плюхнул свертки на столешницу и сказал Арсену:

– Собирай народ.

Кто-то явственным шепотом заметил:

– Опять будет речь толкать.

Бригадир сделал вид, что не услышал. Он молча развернул газеты. Два куска материи – голубой и желтый в цветочек – лежали на самодельном столе.

– Вот с трудом разыскал. Байка на портянки. Каждому по две пары, чтобы ноги не поморозить... – И, уже обращаясь персонально к Арсену, добавил: – Составьте список и разделите. Завтра выходим на Фундаменты.

Перочинным ножом Арсен взрезал туго натянутый байковый край, с треском рвал по надрезу полотнище материала, заносил в ученическую тетрадь фамилии, имена и отчества ребят (так потребовал бригадир) и ощущал, как знакомая, давняя боль затихает, растворяется, уходит.

Глаз у бригадира оказался точным. Байки хватило на всех. Тютелька в тютельку. Последние две пары Арсен взял себе. И, накручивая новенькую байку на озябшие ступни, слушал негромкий разговор бригадира с человеком, который утром тоже был в котловане, когда Фоменко набирал бригаду.