День рождения

Дмитрий Холендро| опубликовано в номере №1297, июнь 1981
  • В закладки
  • Вставить в блог

Рассказ

Бабушку он любил, но не успел сказать ей об этом. Почему? Костя даже пробормотал это слово, вслух спрашивая себя, и задумался. Иногда – и нередко – она его раздражала. И тем, что безостановочно вспоминала свое прошлое – одну стройку, вторую, третью или войну, и тем, что все вокруг было для нее не просто хорошим, а прекрасным, и тем, что она все еще притворялась молодой и шаловливой, вроде школьницы. Раньше, в недалеком детстве, он с уверенностью заявил бы, что такого не может быть: одновременно любить человека, причем по-настоящему, непритворно, и так же искренне, то есть вспыльчиво и нетерпимо, не принимать. Оказывается, бывает. Чего только не бывает в жизни! С каждым годом разрасталось убеждение: абсолютно все бывает. Значит, оставалось абсолютно ко всему относиться спокойней – и точка.

Вот Ленка, сестра-близнец, каждую секунду чем-то возмущалась, еле удерживая себя от того, чтобы не рухнуть в обморок. Глядя на бабушку или деда, она неуклюже кривила губы, пожимала, не жалея сил, плечами, тоже некрасиво и криво, точно у нее надломился хребет и скоро горб вырастет, желчно усмехалась и над ним, Костей, поражаясь его терпению, а ему никакого терпения и не требовалось. При мысли, что еще надо как-то на что-то реагировать, его сразу одолевали непрошибаемая скука и лень.

Оказывается, он давно уже учился спокойствию, и жизнь его незаметно развалилась на две половины совсем непохожих, будто бы от жизней разных людей. В одной ему было просто-напросто скучно. Если бы не защитная толща лени, то скука стала бы невыносимой, требующей действия, или хотя бы слов, или хотя бы искривленных губ, как у Ленки, а так – ничего... Было жалко Ленку и непонятно, как ее хватает на все. В другой половине он неузнаваемо менялся: задорный, сообразительный. Как неверяще удивились бы родители, увидев его таким! Особенно хвалиться нечем, но факт, что в нем вдруг просыпалась самая кипучая энергия. Быстренько и ловко, скажем, провернул он операцию под кодовым названием – для себя – «Алые паруса».

В квартире сошлись дедовские однополчане, артиллеристы, отмечали чего-то там такое: Умань, выход из окружения, какая-то своя дата. По этому случаю дед торжественно принес домой шеститомник Александра Грина, один том оставил у себя, а другие раздал друзьям, каждому по тому: «Будем ссужать друг другу для чтения и почаще видеться, общаться». Ужас как удобно! Вот позеры-то! Из-за противоборства этой позе и пришла ему, Косте, мысль: раскопал телефоны дедовских друзей в записной книжке, валяющейся на полке, у аппарата, созвонился, извинился, попросил, сосредоточил всего Грина в своих руках и очень даже выгодно двинул с этих рук у букинистического магазина. А перед старыми артиллеристами покаялся по телефону: дружок, мол, замотал Грина, взял почитать и... Бывший дружок, конечно. С ним отныне кончено навсегда. Но и книги, увы, навсегда исчезли. Старики поахали от расстройства, даже постонали, ахая, но деду обещали не выдавать. А своего тома дед до сих пор не открывал и не хватился. Зато у Кости недельки две водились деньги. Иначе их от деда не получишь. Без денег же совсем скучно жилось. Как вот теперь...

Он валялся на диване, воткнувшись в книгу. Так о нем обычно говорила мама, и это походило на правду. При его близорукости, из-за которой не взяли в армию, он держал раскрытую книгу почти у самых глаз, будто и впрямь втыкаясь в ее страницы. С самого детства читал все подряд, что попадало под руку: зарубежную фантастику, древних философов, неожиданно для себя открыл Ивана Бунина и еще неожиданней Андрея Платонова, потому что это было совсем рядом – когда он родился, Платонов еще не умер, и какое-то время они жили на земле вместе.

В школьные годы у него не было такой свободы со временем, как сейчас, и читал он далеко за полночь, при слабом ночнике, отчего, конечно, и затуманилось перед глазами быстрей, чем хотелось бы. Но нет худа без добра. Многие из ребят, не поступивших в институты, теперь кто где, в стужу или духотищу топтали землю в строю, а он все читал себе, продавливая диван и порой не стаскивая с себя пижамы от пробуждения до грядущей ночи.

Читать мешали родственники, иногда в одиночку, а иногда всей семьей, хором решая, в какой институт попробовать ему попасть следующим летом, чтобы осуществились, наконец, некие надежды, которые он подавал. А ему и не хотелось поступать. Ему нравилось так. Обтрепанное пальтецо, линялая рубашка и немодные брюки вовсе не смущали его. Желание попижонить было ему не чуждо, но и от отсутствия такой возможности он не страдал и не испытывал уколов зависти, когда кто-нибудь из знакомых ребят, случалось, навешивал на себя экстра-галстук.

– Читаем? – спросила бабушка, остановившись у открытой двери в его комнату с двумя сумками в руках, такими пузатыми, будто на рынке' она не пропустила ни одного торговца.

– Как видишь.

Чаще он повторял за любопытными их собственные слова, чтобы не выдумывать других. Следовало бы и сейчас ответить: «Читаем», – потому что это «Как видишь» прозвучало непривычно, и бабка опустила сумки на пол, с облегчением поставив их у своих коротких ног, высморкалась, вытерла тем же скомканным платочком жаркое лицо и вдруг прибавила:

– Костик! А что ты читаешь? По-моему, тебе все равно. Да ты и не читаешь, а просто отгораживаешься этим от забот и тревог, которыми полны людские дни. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется – не ошибаюсь.

Голос ее прозвучал сердечно, как всегда, но вместе с тем и печально, как никогда, и заинтересованный Костик спустил ноги с дивана, вслепую нащупывая тапочки, а бабка тут же наклонилась, говоря:

– Стряпать пора.

Подцепив сумку, она дробно застучала каблуками к кухне и могла бы вернуться за второй сумкой быстрее, чем он нащупал тапочки, но Костик, нараспев зевая, крикнул:

– Я принесу!

Сумка оказалась набита чем-то неподъемным и пахнущим малоприятно. На кухне пришлось трахнуть ее ногой, поправляя, чтобы не упала на бок.

– Что в ней? Чушки чугунные?

– Не чугунные, – ответила бабушка. – Обыкновенные. Хрю-хрю.

– Неразделенная туша? Целиком и полностью?

– Нет. Только голова да ножки. Для холодца.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 10-м номере читайте об одном из самых популярных исполнителей первой половины XX века Александре Николаевиче Вертинском, о  трагической судьбе  Анны Гавриловны Бестужевой-Рюминой - блестящей красавицы двора Елизаветы Петровны,  о жизни и творчестве писателя Лазаря Иосифовича Гинзбурга, которого мы все знаем как Лазаря Лагина, автора «Старика Хоттабыча», новый остросюжетный роман Екатерины Марковой  «Плакальщица» и  многое другое.



Виджет Архива Смены