Осенью 1827 года в Москву через Покровскую заставу медленно втягивался пропыленный обоз. Впереди – большая старомодная карета, следом – несколько телег с дворней и домашним скарбом.

Обоз миновал Кузнецкий мост, Сретенку, свернул в Сергиевский переулок и остановился у дома титулярного советника Тоона, где проживало семейство дяди Арсеньевой П. А. Мещеринова. Здесь юному Лермонтову предстояло провести свою первую московскую зиму.

Кончалась короткая пора детства в Тарханах. Начиналось отрочество. Начинался поэт.

Пять ранних лет жизни Лермонтова прошли в Москве. Пять из двадцати семи. Годы познания, поисков, свершений, сердечных мук и восторгов любви, чистых и верных дружб. «...Москва моя родина и всегда ею останется, – пишет он уже из Петербурга М. А. Лопухиной. – Там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив!» Слова «родился», «страдал» и «слишком счастлив» подчеркнуты самим Лермонтовым.

И еще пять светлых дней отсрочки перед роковым концом подарила судьба поэту в Москве, когда в апреле 1841 года унылые перекладные влекли его из выхлопотанного бабушкой отпуска в Петербурге назад в Действующую армию.

У полосатого столба городской заставы, пока сонный караульщик проверял подорожную и отпускал веревку шлагбаума, поручик Тенгииского пехотного полка успел еще раз окинуть затуманившимся взглядом волнистые холмы Белокаменной, а затем ямщицкий возок, переваливаясь на ухабах, унес его навстречу смерти.

Пять лет и эти последние пять дней...

Не уцелел дом генерал-майора Толя у Красных ворот, и лишь название шумной площади на Садовом кольце и станции метро да гранитная фигура в разлетающемся армейском сюртуке при входе в скверик напоминают: здесь родился Лермонтов.

А вот дом № 2 по Малой Молчановке, где юный поэт готовился к экзаменам в благородном пансионе и потом в университете, создал более ста лирических стихотворений, романтические поэмы «Измаил-бей» и «Аул Бастунджи», первый вариант «Демона», – этот одноэтажный особнячок с мезонином в три оконца, редкий образец московского деревянного ампира первой трети XIX века, чудом сохранившийся до наших дней, пару лет назад попал в искусные руки архитекторов, чтобы стать мемориальным лермонтовским музеем.

За полтора века дом сменил многих хозяев, неоднократно перестраивался. Вернуть ему первоначальный облик было очень не просто. Причем он один он только и остался от тихой улицы в центре дворянской, фамусовской Москвы с удивительно своеобразными городскими усадьбами несметной родни и близких знакомых Арсеньевой, в которых постоянно бывал ее ненаглядный Мишель.

Каким он был тогда, этот дом с мезонином на Малой Молчановке? Полностью ли обшит доской? Выступали на торцах бревна? Как выглядели крыльцо и дворик?.. И бились над деталировкой проекта реставрации специалисты, зондировали фундамент и перекрытия, исследовали древесину… Месяцы, годы кропотливого подготовительного труда, о котором знают только они: директор Литературного музея Н. Шахалова, заведующая его новым филиалом З. Гротская со своими коллегами, архитекторы В. Егоров и А. Михайловский, реставраторы Б. Весельков, А. Казаков. Шаг за шагом восстанавливался первозданный облик особняка. Высокой, как встарь, стала крыша мезонина, упростился рисунок наличников. Правую, позднюю пристройку с подъездом разобрали, а левую «утопили» от плоскости фасада вглубь, и теперь она не нарушает общего контура здания. Красивая ажурная ограда опоясала двор, где весной зацветет зелень, распустятся цветочные клумбы.

Не меньшие трудности были связаны с интерьером и убранством помещений. О них, увы, дошли очень скудные, отрывочные сведения. А уж личных вещей, как известно, почти совсем не осталось. И все же тщательная научная разработка типологии обстановки и сбор буквально по крупицам подлинных предметов эпохи, способных что-то рассказать о московском периоде жизни Лермонтова, принесли свои плоды. Произошло обычное музейное чудо: дом ожил.

Придите сюда сегодня и увидите, что все здесь так и было изначально: фамильные портреты работы крепостных художников, павловская мебель, старинное фортепиано с потертым футляром скрипки, фарфор, чернильные приборы, литые подсвечники…

Рисовальный столик и книги, книги, книги – первое, что бросается в глаза с порога лермонтовской «кельи», куда посторонние не допускались. Русские авторы от Кантемира до Жуковского, зарубежная классика – сочинения Шеллинга, Сен-Симона, Фурье… Он любовно расставлял их на полках большого книжного шкафа рядом с мятежными «думами» Рылеева, альманахом «Полярная звезда», томиками Пушкина. Дух Пушкина неотступно витает в пансионской тетради стихов юного Лермонтова. «Ты пел, и в этом есть краю Один, кто понял песнь твою».

Над диваном – портрет еще одного кумира, Байрона. «У нас одна душа, одни и те же муки». Раскрытый номер «Галатеи» с переводами молодого Тютчева. Наброски, рисунки, акварели. А знаменитый автопортрет в бурке, привезенный Ираклием Андрониковым из ФРГ, встречает нас внизу, у входа. Здесь же, на рисовальном столике, – как будто только что законченный портрет отца, чье имя в доме бабушки находилось под запретом. «Ужасная судьба отца и сына Жить розно и в разлуке умереть». И портрет и эти горькие строки написаны в этой комнате.

У открытого окна мезонина будущий гусарский поручик часто напевал арии из своей любимой революционной оперы «Немая из Портичи», но «ни одного звука не мог извлечь из скрипки, из фортепиано», впервые встретившись с царем в актовом зале пансиона и прочитав, быть может, в «зимних», по выражению Герцена, глазах Николая собственную судьбу.

Полный тягостных мыслей, медленно поднимался юноша к себе наверх после долгих одиноких прогулок по охваченному эпидемией холеры городу – вымершие улицы, костры, пикеты вдоль снежного вала. Сюда, в мезонин, он с волнением принес в сентябре 1830 года журнал «Атеней», напечатавший его первое стихотворение «Весна», под которым вместо подписи еще стояла латинская буква «L». В этой комнате в июле 32-го он укладывал в дорожный саквояж дорогие сердцу вещи и тетрадь с рукописью «Вадима», готовясь к отъезду в Петербург…

Многое из неповторимого и такого щемящее краткого мира Лермонтова вместили семь скромных комнат особняка на Малой Молчановке, навсегда отныне став частью Москвы, частью нашей духовной жизни.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.