– Представляете, пятерку!
Тут я ни капельки не красовался, методисты в один голос твердили, что уроки я буду давать на «ура».
– А кто вам из художников по сердцу? – спросил я девочек.
– Из художников? – задумалась Люба.
– Так мы ж ни одного художника не видели! – изумилась моему вопросу Маня.
– Но ведь есть репродукции! В «Огоньке» в каждом номере печатают.
– Репина любим, – сказала Люба. – А вы кого?
– Мой кумир – Суриков. Вы представляете! В этом году я был в Пушкинском музее. Там выставили неких импрессионистов: Дега, Моне и Мане, Ренуара, Сезанна, Матисса. Одно дело Ван Гог, Поль Гоген, ну, Дега с его голубыми танцовщицами, но Матисс! Какие-то раскоряки на огромных полотнах. Ребенок лучше нарисует. Я так и записал в дневнике.
Девочки помалкивали, сраженные каскадом красивых имен. Видимо, пора было переходить к поэзии, но в конце улицы показалось стадо. Люба пошла загонять свою Милку в хлев, а я тем временем перебирал в памяти стихи и соображал, с чего выгоднее начать: со своих или с классики.
Скромность украшает человека.
Едва Люба устроилась возле Мани, Маня по-родственному села рядом со мной, я, поглядывая на остывающее, засиневшее небо, прочитал, борясь со спазмами в горле:
Похолодели лепестки
Раскрытых губ, по-детски влажных, –
И зал плывет, плывет в протяжных
Напевах счастья и тоски.
Сиянье люстр и зыбь зеркал
Слились в один мираж хрустальный –
И веет, веет ветер бальный
Теплом душистых опахал.
– Прекрасно! – воскликнул я.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.