Плата за предательство

– Вы, видать, из газеты? – Он указал глазами на мой магнитофон. Я кивнул. – О нашем житье задумали писать, значит? Слушай, давай я составлю тебе компанию, – перешел он на «ты», – пойдем вместе. Может, пригожусь. Как-никак, девятнадцатый месяц я тут. Меня зовут Энрике...

В душном воздухе-стоял тяжелый смрад – пахло жареным мясом, дымом костров, гнилью... Баррьядас лепились одна к другой. На земле валялись обрывки газет и проржавевшие консервные банки.

Посреди скопления ветхих построек вырисовывался почти идеальный круг диаметром метров в четыреста. В его центре – покосившийся шалаш. Слабый порыв ветра – и он рухнет, как карточный домик.

Я зашагал в сторону одинокой лачужки.

– Туда не стоит ходить. Это карантинная зона. В палатке лежит Хуанита. У нее холера. – Энрике удержал меня за плечо.

– Почему ее не кладут в больницу?

– Хочешь дать нам денег? Давай! Мы положим ее. Только очень много денег надо. – В его голосе впервые мелькнула нотка злости.

Перед отъездом в Перу в московском прививочном центре на Неглинной мне сделали прививки, по-моему, от всех болезней в мире, даже от тех, о которых раньше никогда не слышал. Холеры можно было не бояться.

Палатка, где находилась Хуанита, гудела от мух. На подстилке лежала то ли девочка, то ли старуха. Огромные глаза в пол-лица, смотревшие в никуда. Ввалившиеся щеки. В углу сидела женщина. Наверное, мать. Она терла мякоть кокосового ореха о ржавукгпластинку с множеством корявых дыр.

– Вы показывали девочку врачу? – спросил я у женщины.

– Я повезу ее в Юнгай. Там ее вылечат... Там все болезни лечат. Холеру тоже лечат...

В ее уверенности было что-то маниакальное, граничащее с помешательством. Между Лимой и Юнгаем больше четырехсот километров. К тому же, чтобы туда попасть, необходимо преодолеть перевал высотой в три тысячи восемьсот метров. Не всякий здоровый человек легко переносит условия перуанского высокогорья. А тут больная холерой девочка...

– Но в Юнгае нет больницы, – сказал я.

– Там есть индейцы. Они умеют лечить...

– Она действительно думает везти девочку в Юнгай? – спросил я у Энрике, выйдя из карантинной зоны.

– Раньше она все ждала, что ее с девочкой пошлют в Майами – часть наших уже там – и вылечат. Она долго ждала. Потом с малышкой стало совсем плохо. В городе она прослышала о каком-то индейском племени, перекочевавшем в район Юнгая из амазонской сельвы. Говорят, женщины этого племени умеют заговаривать болезни – в том числе и холеру. Вот на дорогу туда она и копит деньги.

– Она устроилась работать?

– Как же – жди! Она со своей работой здесь так же нужна, как ее девочка с холерой нужна им там, в Майами. – Он усмехнулся. Как-то страдальчески, вымученно усмехнулся. – Она делает кокосовые лепешки и продает их на Сан-Мартин... Ты бывал на Сан-Мартин?

– Конечно, а что?

– Да нет, ничего. Просто странно, что ты еще не заболел холерой... Чушь, конечно: она и на полдороги не успеет скопить – девочка умрет. Сегодня там уже начали рыть могилу. – Он махнул рукой, указывая куда-то в дальний конец парка.