– Значит, бросить науку и идти в огородницы? – Нежно-белое лицо и шея Татьяны стали наполняться розовостью. – Назад к печке и корыту?! Деградировать?

– Оградироваться ни к чему. – Василий Андреич досадливо махнул рукой. – Смерть не люблю, кто за ограду прячется. Но и про землю не забывай. Вы уж за столом-то забыли, как земля пахнет, а она соляром да гарью начинает пахнуть. Зашел в магазин; купил... Ловко. А я бы разве не купил? Худо-бедно – деньги немалые получаю.

– Папа, мы отвлеклись: тебя другое интересовало.

– Не отвлеклись! – Василий Андреич даже ногой притопнул. – Скоро детей будете напрокат брать. Наигрался – и сдал обратно.

– Папа... – У Татьяны надулись, затрепетали ноздри. – Папа, мы поссоримся. – Отец затронул самое для нее неприятное.

Поднял глаза, а у нее слезы уже копятся. И так жалко стало дочь, хоть самому плачь.

– Ладно, ты прости. Я ведь пень старый. Вы вон куда поднялись. Мне до вас, что кулику до петрова дня. Не понимаю я многого.

– Кое в чем ты прав, – тихо сказала она и отошла к окну.

Василий Андреич подошел к ней и, как когда-то маленькой, положил осторожно руку ей на голову. Она прислонилась к его плечу, и так они стояли, глядели в окно, без слов проникаясь друг к другу доверием.

– Может, что недопонимаю, но в одном твердость и ясность имею: жизненный охват узковат у нас. Вот хоть ты: дело свое любишь. Хорошо. Но угрюма твоя жизнь, будто по узкому коридору идешь. А где кипяток молодости, чтоб через края плескал? Чтоб стены этого коридора размыл?

Василий Андреич помолчал, мысленно углубляясь в свою прошлую жизнь, потом возвращался к настоящему, ощупывая памятью годы, события, через которые он проходил, вплоть до настоящего. Вдруг мысль его споткнулась и, видимо, как-то передалась Татьяне. Та посмотрела на него вопросительно.

– Тут Валентина отмочила. Экзамен, вишь, принимала, а один балбес – ни уха ни рыла, дурак дураком. Билась она с ним цельный день. Когда директор ее вызвал – чтоб сдал, говорит, немедленно. Думаешь, по правде Поступила? Пошла, продиктовала да трояк ему влепила. Заершись, говорит, квартиры не увидишь. Видал? Деды-отцы. – жизнь за правду. А она квартиру не отдала. Вот и говорю: много вы знаете, да кое-что заглавное забывать стали.

Василий Андреич отстранил от себя Татьяну.

– Ладно, дочь, работай тут, выводи. – У дверей вздохнул: – Эхе-хе, голова крепчает – плечи слабеют. А ты не обижайся, коль что не так. Вам дали столько, сколько никто до вас не получал. С вас и спрос строгий.

Василий Андреич выкорчевал три старых дерева и посадил на их место три нежных саженца. Бережно уложил их корешки в чернозем, укутал торфом да сверху присыпал опилками, чтобы славно им было спать до весеннего солнышка.

Небо окутала наволочь, прикрыла светлую полоску неба на востоке, будто запечатала. А тихо-то как! Только пойманным оводом ноет на дальнем шурфе вентилятор.

Уверенно и вельможисто навалились на забор цветы – георгины, стрельчато-фарфоровыми чашечками прицелились в небо гладиолусы.

Он не любил эти цветы. «Потому и живут долго, что пусты, назначения своего не выполняют. Кукушкина слеза на Иртыше нищенка в сравнении с ними, а сколь духовита! За три недели исходит духом и старится. Чудно!» Рассеянные и тревожные думы. «Главное позади, а мешок погодим завязывать – горб еще сдюжит... Детальки крепки, да подсохли – не смазываются, не меняются детальки...»

Чем больше он отдыхал, тем больше чувствовал усталость: «Кровь не нагнетается... Не хочет сама течь – привыкла, чтоб ее гоняли. Шевелиться надо».

Василий Андреич пошел в сарай. Там он снял с гвоздя снизку коронок и стал точить их на ножном точиле. Полоска холодного огня струилась из-под победитового резца; Василий Андреич давил размеренно на педаль, резко отнимал коронку от наждака, прищурившись, прикидывая угол заточки:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• …
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.