Клавдии Зеновой. И там, тогда на галошном конвейере, шел разговор о качестве изделий. Тогда галоша была главной обувью. Время было послевоенное, трудное. Молоденькая Клавдия Зенова, только что назначенная бригадиром, повинуясь велению сердца, затеяла тогда на «Богатыре» невиданное. Не изменяя технологии сборки, она за короткий срок довела выход первого сорта галош до 95 процентов. И сделала это так же, как сегодня Владимир Затвор ницкий, – опираясь на требовательную дружбу и взаимоконтроль.

Рядом с Клавдией Зеновой возникают из прошлого лица других героев моих очерков и книг: кузнеца Бусыгина, ткачихи Марии Виноградовой, машиниста Василия Дубины, виноградаря Марии Брынцевой, председателя колхоза «Украина» Ильи Поддубного и многих, многих других. Но, пожалуй, отчетливей всех всплывает загорелое лицо экскаваторщика Бориса Коваленко, которому я посвятила документальную повесть «Ты жив, Борис!».

Этот улыбчивый парень остался в памяти знавших его людей навсегда живым. А мне все еще кажется, вот войдет он в комнату, тряхнет кудрявым чубом и крикнет: «Привет от волжских судаков!» Правда, через несколько лет нашей дружбы он уже говорил «Привет от днепровских щук», а затем «Привет от нильских крокодилов». Беспокойный, требовательный характер Коваленко толкал его все к новым и новым свершениям. С волжской стройки он перешел со своей бригадой на Днепр, на строительство Кременчугской ГЭС, а затем на Асуанскую плотину.

Дружба с Борисом Коваленко давала мне не только радость, она поддерживала меня. Многое в жизни я проверяла меркой Бориса. А как бы поступил он? Как расценил бы то или иное событие? И я не жаловалась, когда Борис наваливал на меня часть своих забот, своих хлопот. Он делал это не задумываясь, считая, что каждый человек разделяет его требования к жизни, к людям. Он и сам брал на свои плечи заботы о многом и многих.

Разными гранями своего характера поворачивался Борис к людям. То залихватским парнем, то трудягой безотказным, то нежным мужем и отцом, а вдруг совсем мальчишкой. Бывали у Бориса и дни, когда мир виделся через серую дымку печали, но больше знал он и дней радостных, поднимавших его на высокий гребень человеческого счастья. Словом, это был человек, выращенный Советской властью, получивший от нее осознанную убежденность в своем праве не только владеть страной, но и управлять ею.

Удивительно интересно, волнующе было наблюдать за жизнью этого простого парня, за его душевной и политической зрелостью.

Захотел стать мастером своего дела – стал. Поручили руководить бригадой – отдал ей всего себя. В стремлении работать продуктивнее разработал новую, более емкую конструкцию ковша экскаватора, добился ее внедрения. Научился преодолевать свои слабости, предпочел должности снабженца трудную работу в забое. Да и здесь не ограничился заданием, замахнулся на объединение в одну комплексную бригаду и взрывников, и экскаваторщиков, и водителей самосвалов. Оценка работы по конечному результату – вот девиз этой комплексной.

Мужал Борис, становился более опытным в организации труда и одновременно богател душой. И когда довелось ему работать на Асуанской плотине, он подходил там ко всему увиденному с позиций настоящего советского человека. И писал мне из Египта: «...Богатство и нищета здесь неотделимы. И не могу понять, как смиряются здешние рабочие с такими порядками... По ночам сижу на крыше нашего дома, смотрю на Нил, на камни и готов выть, как собака, от тоски по своей Родине. Какая она у нас замечательная!»

Нравственный облик Бориса, выпестованный нашим строем, и там, в Египте, сказался. Шли оттуда вести: «Взял на воспитание подростка араба. Обучаю его работе на экскаваторе. Договорился с бухгалтерией, чтобы оплачивали парнишке труд из моей зарплаты. А когда кое-кто удивился – «зачем?» – я ответил: «Да чтобы не обиделся парень, не подумал, что я подачку ему даю. А так – платит стройка».

Нарушая общепринятый порядок, Борис кидался на помощь арабским рабочим, тащил в советскую мастерскую сломанные ими детали, чтобы не вычли у них стоимость ремонта из зарплаты. И непонимающе смотрел на тех, кто упрекал его в нарушении чужих порядков.

– Как же иначе? Разве вы прошли бы мимо? Да ведь этот рабочий должен отдать за починку детали половину зарплаты!

Вот каким был этот парень, Борис Коваленко. Потому и память; о нем жива (он трагически погиб, возвращаясь из Асуана), потому и названа его именем улица в городе Тольятти и многие бригады строителей соревнуются сейчас под девизом: «Работать, как Коваленко!»

А друзья его, товарищи по труду и жизни, пишут мне: «Хоть и работаем мы теперь в разных местах и награды получали каждый за свое дело. но по-прежнему считаем себя коваленковской бригадой!»

Не помню, у кого я прочла строчки: «Воображение, память переносят нас через моря, где мы чуть не погибли, через мрак, в котором исчезли наши иллюзии, через бездну, поглотившую наше счастье, – они возвращают нас в счастливые минуты нашей жизни, опуская все тяжелое». Такими светлыми минутами для меня было общение с героями наших пятилеток, в которых я находила и нахожу великую нравственную силу и чья жизнь достойна стать примером для воспитания новых поколений.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.