На ремонтно-механическом заводе в Навои, рядом с диковинными машинами для геологов и горняков, я встретил обыкновенного дракона. Ничего особенного – он был похож на фантастических зверей, которых лепят из глины мастера игрушек в древних селениях, затерянных посреди пустыни. Но те, глиняные драконы свободно умещаются на ладони, а этого, отлитого из чугуна, пришлось рассматривать, запрокинув голову.

Он был бы грозен, кызылкумский дракон, но скульптор придал ему чуть удивленное выражение. Словно пришельца из сказки изумили чудеса, каких и в сказке не бывает.

Что ж, есть чему дивиться в городе, возникшем на краю пустыни – с его великолепными архитектурными ансамблями и парками, с его заводами и стадионами. Или хотя бы самому появлению в Навои чугунного дракона: с этого диковинного зверя началась история художественного литья в среднеазиатских республиках.

Я видел и электрическую печь, в которой плавили чугун для дракона. Познакомился с мастером Алексеем Сурковым, способным сработать любую форму. Увидел и модель, вылепленную ленинградским скульптором Борисом Свининым в творческом содружестве с Хамро-биби Рахимовой, старой мастерицей из кишлака Уба.

Когда Борис встретился с ней впервые, Хамро-биби, лукаво улыбаясь, выставила целую отару драконов.

– Зачем их столько? – изумился гость.

– Чтобы всем ребятишкам хватило. И потом: веда должен кто-то обитать в пустыне, – объяснила мастерица.

Да, и в самой жаркой пустыне кто-то должен обитать... И тысячи лет, пока заказан был туда путь людям, их фантазия населяла пустыню существами сказочными, олицетворявшими злые силы – песчаные бури, суховеи, зной.

Смуглые пальцы Хамро-биби размяли красную глину, и на глазах гостей произошло маленькое чудо: из вязкого комка появилась головка дракона. Мастерица еще раз коснулась глины, и в глазах дракона мелькнул испуг.

– Вот, – рассмеялась она. – Скоро они только здесь, в Убе, и останутся.

Тогда и решил скульптор: дракон должен остаться и в городе, изгнавшем его из пустыни. Как напоминание о злых стихиях, обузданных человеком.

И вот вышел на заводской двор чугунный дракон. Городской архитектор Вадим Назаров похлопал его, словно коня, по шее.

– Мы ему и место и дело определим. Рядом стал другой дракон – под пару, их погрузили на трейлер, который обычно увозит отсюда тяжелые горные машины, и двинулись драконы в путь, не узнавая мест, где испокон веков перекатывались песчаные барханы.

Их везли, не торопясь, по голубоватому асфальту дороги-аллеи, и сквозь кроны деревьев проступали высокие – в четыре, в семь, в девять этажей – дома с широкими лоджиями, усыпанными любопытствующим людом; мелькали витрины, в которых драконы могли бы увидеть свое отражение.

Разумеется, дракон, хотя бы и чугунный, не такая уж важная штука, чтобы уделять ему исключительное внимание. Но и он порою может стать знаменательной приметой, и не только потому, что его появление свидетельствует о солидной технической и творческой базе: ведь во многих других городах есть и литейщики и художники, имеются там и плавильные печи. Но первую страницу среднеазиатской истории искусства художественного литья открыл именно этот юный город на краю пустыми. И в этом, должно быть, – естественное проявление тех духовных богатств, которые обретают люди, сражающиеся с пустыней. Им мало было отвоевать землю Кызылкумов! Они решили украсить ее. И поэзия созидания зазвучала в самом имени города.

Как нарекают молодые города? Самый редкий способ – обратиться к прошлому. В Навои поступили именно так. И основатели города – комсомольцы и молодежь пятидесятых и шестидесятых годов – ощутили себя наследниками давней мечты, преемниками того далекого прошлого, которое само стремилось заглянуть в завтра.

...Доводилось ли вам пробираться Южными Кызылкумами к берегам Зеравшана? Пески, такыры и снова пески. Такою же, наверное, видел эту пустыню – на пути из Бухары в Самарканд – Алишер Навои. Вот так же, в такт поступиконя, колыхался .горизонт, очерченный гребнями барханов. И, может быть, на этом же переходе между Бухарой и Самаркандом воображение поэта нарисовало – назло скупой пустыне! – те семь дворцов, семь планет, воспетых им в «Семи планетах».

Я навсегда запомнил это место в Кызылкумах. Там, где древнему путнику открывалась за пустыней другая пустыня, ныне свершилось преображение, о котором мечтал поэт. Ветер взвихрил, сдернул пыльную завесу, и на краю пустыни встали дома-башни, сверкающие рядами синих и золотых – от неба и солнца – окон.

И если бы вошел Навои в город, названный его именем, он встретил бы здесь самого любимого из.своих героев – Фархада. Вот он – встал во весь рост перед дворцом из розового туфа, напряглись его бронзовые мускулы, и ударила из расколотого камня послушная вода.

У каждого поэта есть заветные страницы творчества, которые дают ему право сказать: «И долго буду тем любезен я народу...» Алишер Навои первым ввел в поэзию Востока образ героя, которого прославили не только меч, но и кирка. И стал народным героем рыцарь, прокладывающий воде путь на поля.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.