– Командир дивизии запретил мне вылезать за передний край. В Москву, в академию, грозится откомандировать. Завидую тебе.
– Завидуешь – так поезжай за меня. А я не могу, понимаешь, не могу. Как оставлю ребят, да еще в такое время? Ведь на Берлинское направление вышли. Вот будет здорово – вылазка в штаб-квартиру Адольфа Гитлера...
– И все же тебе надо ехать в академию, – сказал я, прервав его мечты.
– Дезертиром, значит, хочешь меня сделать? И это в ответственный момент, когда каждый разведчик должен действовать, не зная отдыха... Ладно, я подумаю.
Контрольного «языка» в офицерских погонах его разведчики взяли. А через две недели на участке расположения нашего полка была проведена разведка боем. Участвовал в ней и я. Взяли еще пять «языков», захватили много документов, выявили новые огневые точки и вернулись на свои исходные позиции. Поговорить с Графчиковым о Москве не удалось: он был ранен и отправлен за Вислу. Без сознания... Осиротели разведчики, его верные друзья. Считая своего любимого командира погибшим, они послали коллективное письмо родным Василия Васильевича, в котором поклялись, что отомстят фашистам за его гибель и будут хранить о нем добрую память до конца жизни...
Но майор Графчиков всем смертям назло выжил. Победила его воля, неимоверная, могучая выдержка. Вот что записано в его медицинской книжке: «Ранен осколком в поясничную область. Ранение сквозное с повреждением 4-го и 5-го поясничных позвонков, копчика и крестца. Верхняя мозговая оболочка повреждена. Лечился после ранения на Магнушевском плацдарме до октября 1947 года. Выписан инвалидом первой группы». С той поры и до наших дней Графчиков перенес 12 операций на позвоночнике.
И вот снова он на больничной койке после того эпизода, что произошел на станции техобслуживания...
– Как здоровье Василия Васильевича Графчикова? – спросил я у лечащего врача, получив разрешение посетить фронтового друга.
– Обошлось... Но был на грани, – ответил врач. – Не иначе как кто-то вывел его из равновесия?
– Было... – уклончиво сказал я.
– А подробнее? – Он взял меня за руку, приглашая сесть на кушетку. – Нам важно знать причину приступа.
Я стал рассказывать, а врач, слушая меня, прошелся по кабинету раз, другой, молча пощупал пульс на моей руке. Его черные брови сомкнулись над переносьем, лоб пробороздили две глубокие с изломом морщины. Он моложе меня лет на двадцать пять, пожалуй, ровесник той, о которой я ему рассказывал, но столько было в его глазах доброты, внимательности...
– У вашего друга на редкость сильное сердце, – сказал наконец врач. – Через недельку выпишем его.
Потом мы направились в палату. Графчиков сидел перед окном, спиной к нам, листая какую-то тетрадь. Когда мы вошли, Василий Васильевич обернулся. Лицо бледное, брови топорщатся, глаза будто выцвели.
– Крепко тебя перевернуло, – вырвалось у меня.
– Не стонать... Сначала надо сказать «здравствуй», а уж тогда начинать деловой разговор.
– Виноват, исправлюсь, – пристукнув каблуками, ответил я с той же иронической строгостью, с какой говорил Василий Васильевич.
– Садись. И не отвлекай меня на пустяки. Ты.пришел вовремя, посоветоваться с тобой хочу. Ты знаешь, я в клубе автомобилистов ДОСААФ периодически провожу беседы с призывниками. За время болезни задолжал клубу. Вот, взгляни, уже здесь, в госпитале, подготовил конспект очередной беседы – о разведчиках. Думаю, ребятам будет интересно услышать кое-что о разведке нашего командарма...
Василий Васильевич и на этот раз победил болезнь. Дней через десять пришел я к нему домой, чтобы повидаться после выздоровления, а жена его говорит: посылку с деталями из Запорожья получил и пошел в гараж.
«Неужели решился сам заменять рулевые тяги? Ведь после госпиталя прошло лишь две недели...» – подумал я.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.