Флаг над Севастополем

Цинковые листы бухали под кирзовыми сапогами. Оглянулся: флаг был на месте. Небольшой, но очень видный на фоне голубоватого неба красный флаг.

Пробежав еще несколько шагов, Кузнецов ухнул в дыру с рваными краями, пробитую снарядом. Падая, уронил автомат. Успел заметить двух немцев у пулемета, направленного в слуховое окно. Немцы будто поджидали, вскочили, бросились на него. Кузнецов успел укрыться за трубой, хотел было вырвать гранату, но времени уже не было. Рванулся в сторону, но страшной силы удар по голове бросил его на пол.

Кузнецов медленно приходил в себя, косясь на немцев полуоткрытыми глазами. Автоматы лежали рядом с ними, на забросанном опилками чердачном полу, и он вдруг понял, почему немцы не добили его. Ну, конечно, они уверены были, что с ним покончено после такого удара, и потому еще, возможно, что им просто лень было сделать несколько шагов до своих автоматов. Они увлеченно и безнаказанно делали свое дело за пулеметом, громко переговариваясь и смеясь, и вот эта их уверенность в своей безнаказанности страшно обозлила Кузнецова. Наверное, ему легче и разумнее было бы добраться до лаза на лестницу – это совсем рядом, но он тут же переменил свое намерение, представив, как под их прицельными очередями ложатся там, на площади, перебегающие цепи штурмовой группы.

Он подползал к пулеметчикам со спины, не спуская с них глаз, облизывая соленые, липкие от крови губы. Гудело в оглушенной голове – чем-то тяжелым, металлическим саданул немец крепко, мутно застилало глаза, и дышалось так хрипло, что он старался не дышать вовсе. Наконец, можно уже было протянуть руку. Теперь он собрался всем телом, всею силою и волей своей, как сжавшаяся и готовая разжаться пружина, сознавая, что этот миг может быть или победным, или последним в жизни. И сделал рывок вперед, ухватив обеими руками лежавший справа автомат. Он даже успел подумать, как это славно, что в подмосковной спецшколе их научили владеть немецким оружием, и, вскинув его, больно и резко нажал на спуск. Пулеметная очередь оборвалась. Немец, что справа, повернулся, глянул на него удивленными глазами: мол, как же это ты? – и рухнул на побуревшие разом опилки. Другой метнулся в сторону. Не успел его настичь Кузнецов очередью – провалился в какую-то дыру немец.

Кузнецов, морщась от боли и слегка прихрамывая, отыскал свой автомат и спустился вниз по искошенной осколками и пулями лестнице на перрон. Кузьменко под вагоном не было. Он разыскивал его возле бетонной стены, недалеко от машины.

— А шофера-то вашего увезли, – сказала ему медсестра, накладывавшая Кузьменко свежую повязку. – Вот и комбата сейчас отправим. Ох, ребята, ребята...

— Как увезли?! – вскричал Кузнецов. – Он же убит! Мертвого, что ли?

— Ранен ваш Куликов. Тяжело ранен. Сама отправила.

— Вот спасибо, сестренка! Ну Васильич!

А Кузьменко кивнул на флаг над вокзалом:

– Вот теперь порядок. Ну, ну, давай прощаться. Еще увидимся – догоню скоро наш артдивизион.

Уже заканчивался бой у вокзала, вошедшие в город части устремились к центру, к Северной бухте, когда кто-то из батарейцев разыскал Кузнецова.

— Какого черта! – заорал, еще не остыв от горячки: – Где ты пропадаешь? С ног сбились, а тебя нет. Давай!

— Орудие мое не видал? Там, у обочины.

— Стоит. Скособочилось, а стоит. Чудак какой-то один возле него. Другого санитары уволокли. Да давай ты скорей за мной!

— Куда? Зачем?

— Ну даешь! Сам командующий вызывает, а ты тут... Хоть бы утерся, в мазуте весь.

— Под вагонами шастал, – засмеялся Кузнецов, – буксы там разные, оси, шпалы. А насчет командующего не заливаешь? Что-то тут не так...

— Давай, давай.

Они спустились в небольшой уцелевший подземный зал при вокзале. Тут было полно офицеров, даже генералы были. Но никто не курил. А так вдруг захотелось курить! Но несмотря на серьезность и внушительность многочисленных погон, от которых все робело внутри, Кузнецов сразу же выделил командующего, хоть ни разу его и не видел.