– Алло, Ванкувер. Вы меня слышите? Говорит 714-й. Слышу вас хорошо. Конец.
Моментально, без всякой ощутимой паузы, раздался в ответ голос радиста. В нем чувствовались радость и облегчение.
– 714-й. Говорит Ванкувер. Мы вас потеряли. Что случилось?
– Ванкувер! Как мы рады вас слышать! – откликнулась Джанет, нервно проведя рукой по лбу. – У нас тут произошла неприятность. Самолет начал входить в штопор, и радиостанция сбилась с настройки. Но сейчас все в порядке. За исключением пассажиров. Они это восприняли не очень хорошо. Но теперь мы снова набираем высоту. Конец.
На этот раз в ответ заговорил Трелливен прежним спокойным и уверенным тоном, в котором теперь, правда, чувствовалась огромная усталость:
– Алло, Джанет. Я рад, что вы сообразили насчет частоты. Джордж, я ведь предупреждал вас, что вы можете потерять скорость. Вы должны следить за ней все время. Правда, одно хорошо: теперь ясно, что, если вы смогли вывести самолет из штопора, то, значит, у вас еще сохранились навыки пилота.
– Ну, что ты скажешь, Джанет? – спросил, не веря своим ушам, Спенсер. И они неуверенно улыбнулись друг другу.
Трелливен продолжал:
– Вы, наверное, все еще не пришли в себя, поэтому сейчас лучше заняться чем-нибудь полегче. Так что, пока самолет набирает высоту, снимите показания некоторых приборов. Начинаем с запаса горючего.
Картина, открывшаяся за дверью в пассажирский салон, представляла собой скорее полевой госпиталь, нежели салон рейсового самолета. То там, то здесь виднелись полностью откинутые кресла, в которых распростерлись больные пассажиры, укутанные в одеяла. Несколько человек лежали почти без движения, едва заметно дыша. Других скручивала страшная боль, и они стонали под испуганными взглядами друзей или родственников, которые только и могли что менять мокрые тряпки на лбу этих страдальцев.
Склонившись над креслом пассажира, которого он только что утихомирил, Пейдодна наставительно говорил:
– Я не виню вас. Иногда становится полегче, когда немного разрядишься. Но не годится кричать во все горло в присутствии других пассажиров, у которых тоже есть нервы, в особенности при дамах. Наш док – настоящий молодчина, как и те двое в кабине пилотов. Что бы там ни было, но мы должны доверять им, если хотим все-таки снова увидеть землю.
Подавленный поучениями англичанина, пассажир уставился с каменным выражением на свое отражение в стекле иллюминатора. Шустрый, маленький ланкаширец, покончив с этим детиной, подошел, улыбаясь, к доктору, который с благодарностью похлопал его по плечу.
– Вы просто волшебник! – сказал Байард.
– Нет. Дело в том, что я боюсь еще больше, чем он. Черт, если бы вас не было с нами, доктор... – Он выразительно дернул плечами. – Как, по-вашему, обстоят дела сейчас? – продолжал он более тихим голосом.
– Я не знаю, – ответил Байард. На лице его еще больше стало заметно, до чего он измотан. – У них там что-то не получилось. Но это и не удивительно. Мне кажется, у Спенсера слишком большая нервная нагрузка. Ведь на нем лежит основная ответственность.
– Сколько это еще все продлится?
– Не имею представления. Я потерял всякое ощущение времени. Но, если мы не сбились с курса, то осталось не так много. Впрочем, для меня это тянется бесконечно.
Пейдодна спросил доктора как можно более безразлично:
– А как вы полагаете, доктор, у нас есть какие-нибудь шансы?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.