За дощатым столом пили чай люди в свитерах и ватниках. У них были темные, перевитые жилами руки. Они ломали хлеб и стучали жестяными кружками.
– Ай, Федька! – сказал беловолосый жилистый парень. И засмеялся, двигая кадыком. – Пошел за перцовкой в ларек, а раздобыл какую девчонку... Лихач!
– Ты, Федь, скажи, где достал? – крикнули из угла.
– Кончайте, – поморщился Федя. – Дела серьезные. Он покосился на Любашу:
– Не обращай внимания... Ребята толковые. Правда, языки чесать любят, но – тайга!
Он подошел к беловолосому, спросил в упор:
– Слышь, Пашка, сегодня никуда боле не едешь?
– Не. А что?
– Дело есть. – Федя грузно оперся на стол. – Выйдем давай, сходим в одно место.
– Если насчет машины, – бесполезно!
Беловолосый потянулся, затрещал. Деликатно, мизинцем скребанул голую грудь.
– Машина барахлит – зажигание, тормоза, то да се. В такой мороз, да еще на ночь... Не! Заметано.
– Ладно, – сказал Федя. – Выйдем давай.
Обмороженный лежал тихо, вздрагивая ногами, чуть слышно тянул:
– О-о-о-и-и-и.
Руки его по-прежнему были прижаты к груди. «Словно молится, – подумала Любаша, – или сам себя обнимает».
– Ах ты... – наморщился Федя. Присел на корточки, поцокал языком.
– Давно подобрали? – спросил он Прозоровского.
– С час примерно. Но сколько там провалялся...
– Тут вот что интересно, – придвинулся Коля. – Как это его угораздило? От того места, где он лежал, до села рукой подать.
В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.