Город в долине спит. Но ночи нет. Полярное лето не знает тьмы. Светлые пустые улицы кажутся безжизненными. Пронзительна тишина летней полярной ночи – такая ломкая и неверная, что каждое мгновение ждешь: вот-вот она взорвется. Старый Вудьяврчорр, возвышающийся над Кировском, нахлобучил снежники на самые уши. Под ним дымно дышат трубы фабрики, петляет вдали, словно крошечная букашка, автобус – везет на рудник тех, кому заступать в смену. Выгнулся натянутой тетивой железнодорожный состав...
Город в долине – как раскрытая книга, в которой вся его тридцатилетняя история. Вот кривая деревянная улочка – она, видно, пришла на смену палаткам. Когда-то была чудо-красавицей, гордостью палаточного лагеря, мечтой молодоженов. А теперь – на задворках новых, многоэтажных домов. Вот кинотеатр. Первый в городе. А напротив – широкая лестница к белоколонному зданию – Дворцу культуры комбината «Апатит». Это история. Но это и молодость полярного города...
Юрий Чернов отошел от окна к письменному столу. Устало потер руками виски, сделал пометку в настольном календаре. Вот, похоже, и окончен еще один день. Один из дней, доверху заполненных телефонными звонками, мимолетными и серьезными разговорами, волнениями, сомнениями. Принимая дела от Володи Горячкина, секретаря комитета комсомола комбината, уезжавшего в длительную командировку на Урал, Юрий не подозревал, что новая его работа окажется такой сложной. В свое время он выполнял общественные поручения в институте, позже, на комбинате, был членом бюро. Вроде бы справлялся. И без особенного напряжения. Но уже первый день после отъезда Горячкина враз сломал все представления Юрия Чернова о деятельности секретаря комитета большой организации. Растерянность. Это, пожалуй, единственное, что почувствовал он в первый вечер в этом кабинете, когда умолк телефон и последний человек ушел домой.
Каждый посетитель – это какое-то дело, как правило, неотложное. И от него нельзя отмахнуться. Нужно разобраться, помочь. Производство Юрий более или менее знал. А людей, оказывается, не так хорошо, как он думал и как нужно.
Юрий запер за собой дверь, вышел на улицу. Перед ним прогрохотал состав с рудой. «Эту руду, – думал Юрий, – добыли ребята-горняки. Они могут показать на нее рукой: «Мы это сделали».
А как измеряется комсомольская работа? Какие мерки для нее? Не пощупаешь, не подержишь в руках, не взвесишь. Все-таки куда легче в конструкторском!.. Итак, завтра рудник... Нужно провести там комсомольское собрание. А о чем говорить?»
* * *
...Клеть торопливо дернулась, и стены ствола рванулись вверх. По темно-бурой породе бежали тысячи маленьких ручейков: высоко на горе таял снег, и вода просачивалась в шахту.
Юрий вошел в клеть последним. Было неудобно в брезентовой робе, жесткой, негнущейся. Шахтерская каска с лампой сдавливала затылок. Чуть поправишь – перевешивала лампочка над лбом и каска напяливалась на глаза. Привыкнув к полутьме, он стал разглядывать ребят. Зеленовато-рыжие спецовки, перехваченные широкими поясами, державшими батарейки для лампочки, и глубоко надвинутые каски делали всех похожими.
Клеть повисла у широкого горла туннеля. Ребята молча расходились по горизонту.
Высокая фигура на повороте поотстала от остальных.
– Об этом парне я тебе и говорил, – кивнул комсорг участка Николай Бочинский, который шагал рядом с Черновым. – Воронов его фамилия. Станислав Воронов.
Чернов ускорил шаг, окликнул:
– Слава!
Воронов остановился, удивленно приглядываясь.
– Задержись после смены, – сказал Юрий. – Есть разговор.
Станислав кивнул и поспешил за своей бригадой.
– Единоличник он какой-то, – сказал Николай, глядя ему вслед. – Работать умеет, а сторонится ребят.
– Почему?
Николай пожал плечами:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Отрывки из дневника