– Немыслимо, – кивнула и старушка. – Да что ж... Всяко бывает. Каких-каких только событиев не приключается. Земля – она ведь хоть и большая, да махонькая. И все теснее на ней. Оттого, наверно, и войны бесконечные, а? Чтоб людям посвободнее потом было...

– Да вы что? Тут причины другие... Сложные.

– Ну, да это я так. Оно, конечно... А я, значит, как глянула в суде на Петьку Зубова, так и охолодела – вылитый отец! Ну и... осело у меня что-то внутрях. В мозгу одно колотится: Филат же вырастил его, помог вырасти. Знал же, чей это сын... говорила ж я ему про Зубова-полковника, что тот это Викентий. Так что ж, отвечает, я его кокнуть должен? Я ни одного человека не убивал, слава богу, с тем и век проживу. А ты на глаза ему боле не пялься... Все прощала я Филату, всех баб, и Лушку... Что не, думаю, коли козел? А вот этого – не смогла. Чую, что не смогу больше жить с ним под одной крышей... Купи ты, говорю, мне какую-нибудь избенку где-то да освободи. Благодарная я тебе до гроба за все и словом лихим не помяну... Сверкнул он узким глазом, да и сказал: ладно, Акулинка, ягодка-малинка. Тем больше, что замучил я тебя. Третий сын у меня ведь народился в деревне Казанихе. Прости ты меня, грешного... Вот с тех пор я и живу в Шантаре одиночкой, доченька.

Старуха, утомленная длинным рассказом, измученная всплывшим в памяти прошлым, вздохнула, умолкла, стала опять глядеть в потолок. В глазах ее, помутневших от времени, вроде и ничего не было – одна бессмысленная пустота. Но, приглядевшись, Наташа поняла, что это не так. Глаза старой и ветхой женщины были просто очень усталы, в них стояла неизбыточная теперь грусть по жизни, пускай сложившейся для нее так трагически, но уже уходящей безвозвратно в вечность. Наташа в ее глазах, в ее лице и во всем облике этой старухи словно бы снова прочла все то, о чем она только что рассказывала: были у этой женщины невообразимые страдания и муки, но было и солнце, которое щедро грело ее в самые тяжелые минуты, были запахи свежей весенней земли, трав и цветов, которые волновали и заставляли свободно биться сердце, встречались и люди добрые, которые искренне делились с ней теплом своей души и скудно отпускаемой кем-то во все времена человеческой радостью. И Наташа подумала: как бы ни горька была порой жизнь, прощаться навсегда с солнцем, землей и людьми человеку всегда грустно и тяжело, и это какая-то чудовищная дикость, что каждому человеку с этим приходится рано или поздно прощаться...

– Ну, а тот, Иван... виделись вы с ним потом когда-нибудь? – сам собой вырвался у Наташи вопрос. И на этот раз она не испытывала сожаления, что спросила, каким-то чутьем чуяла, что теперь этот вопрос не обидит, не оскорбит старушку.

Акулина Тарасовна медленно повернула к Наташе голову.

– А как нее? Видела. – Помолчала и еще раз сказала: – Видела.

– Кто он, если не секрет? Где живет?

Старая женщина на это улыбнулась улыбкой – легкой, светлой и благодарной. Но отвечать не стала.

...Ночь над Шантарой была уже плотная, когда Наташа вышла за хилую оградку, окружающую избенку бабушки Акулины, и медленно побрела к почте вдоль мертвой и глухой улицы, раздумывая о нелегкой судьбе этой женщины, снова и снова поражаясь ее доброте, незлобливости, ее рассуждениям о смысле жизни на земле. «Сколько ж вы перенесли-то! – само собой и не первый раз, кажется, вырвалось в конце ее рассказа у Наташи. – Это лучше б не родиться! Для чего, для чего?» «Че мелешь-то, неразумная! – с досадой ответила старуха. – Не от нас зависит – родиться, не родиться». «Я не об этом, я... о смысле жизни вообще... неумело выкрикнула Наташа. Но старуха мысль ее поняла, помолчала и тихо, будто только сама себе, ответила: «Так что ж, смысл? Кровь-то человечья, да слезы, да пот людской – это для земли, может, как керосин для лампы? Есть – горит, нету – потухла...» «Что вы говорите? – протестующе воскликнула Наташа. – Этот керосин... совсем другой! Человечья улыбка, человечий смех! И вообще – радость, счастье...» На это старуха усмехнулась: «Да кто спорит, доченька! Только на земле и того и другого в достатке. И недаром – то день, то ночь, то солнышко, то непогодь... О-хо-хо, Наташенька, вот и выходит, что смысл этот – тоже мудреная штуковина. Может, богу одному и ведомый. Да только пить, и бога-то нету. Одни мы, люди, и есть... И нам вся эта жизнь и предназначена. Какая она ни есть. И нам надо понимать, в чем ее керосин...»

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.