В разгоряченном лице Яна медленно погас свет. Как некогда (когда впервые увидал этого старого и приземистого человека), стало трепетно и тепло в сердце. Язык снова захромал по каменным ухабам народной речи; Ян силился сказать что-то, но не смог связать вихляющие непослушные слова, и когда сел на жесткую сухую лавку, как в кино уплыл клуб, в сознании замерцала ровная, неезженая колея, за колеею стынущая тишина родины: извилина ведет в Лодзь по узким и кривым улицам.

На грающем базаре, в ворохе людских лиц, мясное, искаженное лицо хозяина... И вот она - зацуканная мастерская. Темный свет льется в пыльные полуподвальные окна. Кто это стоит теперь у замордованных тисков?

- Вот что, - пробасил Захар Иваныч, глухо наклоняясь к Яну, - ты, вишь, по родине затосковал, а мне завтра ехать туда, просись за кочегара, что-нибудь сварганим для панов по случаю вашего дня-то.

И они вышли в осеннюю, моргающую огоньками станцию. Она всплыла, качаясь красными и зеленоватыми огнями. Глухо ухая, надвинулась на слух.

Приятели прошли по шпалам и запасным путям. Оттуда, обогнув мостик, уже видать дальние иваньковские огоньки. По лесу - промеж деревьев, по лугу - промеж стогов скошенного пахнущего сена, ровным приводным ремнем скользит тропка. Вот уже видна изба дяди Ипата. Крупным рылом упирается она в выгон. Сразу отдалась в уши грянувшая на деревне гармонь, и сверлящие голоса девок, хорохорясь, понеслись низом. В синей глубине неба наплывали облака.

Захар Иваныч отворил дверь пасмурной своей избы. Вскоре вспыхнул ночничок, и машинист вышел, закуривая на ходу трубку - из-под его плеча нежно серебрился топор.

- Вот что, - пробасил он, топором елок нарубить надо... сходим с тобой, или как?

III

УТРОМ, когда солнышко, косясь, сыплет пригоршни своих лучей и серебрит рельсы, черная земля лежит как труп. Попыхивая и клубясь дымом, вспархивают в пространство поезда, под крик сцепщиков, под улюлюканье гудков, любо тогда паровозам реять по остальному неуемному раздолью, погрохатывая, прорезая стрелки, проскальзывать по насыпям в туннели, под мосты, сигнализируя мелькающим платформам.

Из Койдановского почерневшего депо выгнал Захар Иваныч новенький, сверкающий паровоз. Алые полотна кумача плотно облегали его вороное брюхо, ветви молодой ели ниспадали к буксам. На груди Захар Иваныча, наколотый на красный шелк, сверкал Ленин, вырезанный из огромного портрета. Захар Иваныч суетился возле рукояти, реверса, инжекторов, манометра и водопроводных кранов. В зияющую тишину топки из тендера подбрасывал дрова Ян.

Провожаемый расцветшими улыбками собравшейся толпы, товарный поезд отошел от станции Койданово. Прохватывая, прижимая версты, поезд шел, разбрасывая рев по насыпи, и первый встретившийся стрелочник смахнул шапку, радостно сверкнув глазом. Смахивали и сверкали паровозу стрелочники, пастухи, поля и даже скот, разбуженный и пьяный праздником.

В горящем вихре поезд подошел к арке. Захар Иваныч передвинул реверс и крутанул ручку регуляторного золотника.

Отработавший в цилиндрах пар заклокотал в фортовом конусе.

Захар Иваныч вытянулся из окна. Спокойное сияние глаз из-под насупившихся пасмурных бровей, теплый русый волос, вьющийся из-под запрокинутой фуражки и все еще неостывшее, скрасневшее и залитое потом лицо его - радостно приветствовало красноармейцев. На пограничном пункте русые, безбровые они только что прослушали доклад и, пообедав, прохлаждались на завалинках. Иные, задымив махоркой, подходили к пограничной полосе. За полосою польские пограничники вяло опускали топоры на шеи бревен. Попыхивая сигарой, офицер в золотом расшитом воротнике поцыкивал на тех, кто нет-нет, да и метнет взгляд в сторону разукрашенного паровоза.

Часовые уже стояли наготове. Волнение знобило их. Не теряя деланной степенности, офицер хищно следил за аркой.

Раздался короткий свисток. Белокурый пар взвился над паровозом, и в ту же минуту круто повернул голову офицер - криком взнуздал воздух.

К подножью польского узкоголового орла нехотя склонился шлагбаум. В расплеснутом томящем молчании Захар Иваныч стремительно рванул тормоз. Паровоз попятился, гремя подпругами и еле сдерживая бунтующий в котле пар. Машинист высунул в оконце перекошенное гневом лицо свое и прокричал:

- Эй вы!... что же это вы... Губи вашу власть... Долго этак паровозу спортится?.. Тряси ваше болото...

Сквозь храп и свист пенящегося паровоза, склоняясь и сгибаясь в теле, услыхал Захар Иваныч шепелявящую польскую речь:

- Проше, пане, зненьть... Проше, бо та наруше наш закон...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.