В ЭТОМ ГОДУ такой радости я еще не испытывал, как сейчас, и все только потому, что завод дал двухнедельный отпуск. Катай, куда хочешь! Может быть, дернул бы в дом отдыха, но меня приглашают куда лучше, чем в «дом», где парят кости наши заводские старики. Одним манером - еду в деревню. Пускай парят кости, а мне, у которого дух прет к самому, что ни на есть беспокойству, отдых в «доме» - один бронхит. Петька, мой приятель, когда узнал о моем намерении, то даже не удивился: - «Эка невидаль, - деревня... Вот ты бы сказал куда-нибудь в пески Туркестана, али в горы Кавказа, - это я понимаю... настоящая жизнь, а то... деревня... туда райком тебя может послать в любое время и без отпуску, а не то, чтоб... - и пошел это он мне говорить на тему «лицом к деревне», и начал рассказывать, мол, какой из меня деревенский работник, коли я грабли держать не умею и не понимаю, что за штука - чересполосица, и какие существуют законоположения по разделу земли, и что, мол, даром глаза крестьянам буду мозолить, и что это отрицательно подействует на авторитет комсомольца и о чем только он ни говорил, - одним манером, насчет всяких этаких предположений умел он изображать лучше как и не надо.
Ну, спервоначала я и впрямь насерьезил физию, а после не удержался, да как фыркну. И пошло, и пошло - я заливаюсь, а Петька только и знает, что таращит глаза, да сплевывает на рыжие сапоги.
Никак парень не может понять моего смеха. Жаль стало беднягу, выхватил я из кармана блузы письмо и начал читать самое главное место этого знаменитого послания от Игната, моего хорошего товарища:
«Слушай дорогой Сашуха, клин тя вышиби, сматывай ко мне удочки, отдохнешь ты в деревне по - комсомольски. Валяй прямо в Топыгино. Хорошее место, а, главное, отдых тут весь в борьбе. Сил мало, а успехи одерживаем немалые. Ты помнишь, как на допризывных сборах я рассказывал о борьбе с бандами во время продразверстки? Не правда ли захватывающая штука? Ну, так Топыгинская банда в сто раз сильнее и опаснее и действует она как бы невидимо, но разрушительно».
Последние слова я нарочно растянул и прочел нараспев, - это чтобы Петьку совсем в удивлении сварить. Ну, и верно, сварился парнюга. Сначала не поверил, сам взял письмо, потом стал доказывать, что в 1925 году банд нигде нет, кроме уголовных, но я на него наступал, ссылался на авторитетное заявление Игната, и Петька сдался. Напоследок он мне сказал:
- «Ладно, поезжай, но найди где-нибудь браунинг».
Браунинга я не нашел, зато обещал самым аккуратным образом посылать Петьке сводки с бандитского театра борьбы.
Что же дальше? Поехал - вот что дальше.
Самым буржуйским порядком занял место в 3-м классе, достал на станции кипятку, купил баранок; попиваю и видом любуюсь.
Ну, про то, как я ехал, и говорить не буду, потому очень уж скучная для вас штука.
Одним манером никаких приключениев, кроме того, что с нэпманом поспорил насчет выборов в советы, у меня в дороге не было. На третий день, как раз под воскресенье, слез с «максимки» на пустой глухой станции, а вернее, на полустанке. Ночь... Никого не видно. Пошел шарить по станции. Отыскал стрелочника. Подхожу. Так, мол, и так, как добраться до Топыгина? Бери, грит, ноги под мышки и дуй по дороге, што за колодцем начинается. Много, спрашиваю, идтить? - Куда? Да до Топыгина. Версток с сорок, - отвечает. История, думаю, паршивке и не надо, а ежели (опять это я к нему) - лошадьми? Можно, грит, и лошадьми. Подожди с час, отсюда поедет подвода, коли заплатишь - подвезет. Сел на землю, гляжу в небо, а там миры эти самые перемигиваются огоньками и в простор тянут. Через час у домика услышал скрип подводы, а возле мужик возится. Объяснил, в чем дело. Выслушал он меня подозрительно, оглядел, я тоже на него уставился. Здоровый мужик, черный, заросший - одним манером - таинственный. - «Фабричный будешь?» - спрашивает меня. - Да, говорю. «Ладно, седой, денег с тебя не возьму. Только до самого Топыгина не довезу, потому мне совсем в другое село нужно». Удивился я, а больше подозрением загорелся. Сели. Поехали. Ну, начал я понемногу на разговор своего подводчика вытягивать:
- А што, дядькя, как у вас ноне в деревнях, спокойно?
- А чево ему быть неспокойным-то, чай войны нету.
А сам зевает во как, видно, спать хочет.
Не соблазнить ли на сон, думаю, хочет. Кто его знает, местность-то бандитская. Надо быть начеку.
- Да, говорю, а, между прочим, внутри волости-то как?
- Слава те господи, беспокойств тоже не имеем... Хозяйство налаживаем.
А сам по сторонам глазами брысь - брысь.
Сиротой казанской, думаю, притворяется, правду боится ляпнуть.
Трясемся дальше. Вдруг он поворачивается ко мне:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.