Елизавета Ефимовна

– Елизавета Ефимовна, вот хочется спросить: как вы смотрите на современную молодежь?

– У меня у самой полон дом молодежи. Со стороны поэтому сказать ничего не могу: человек заинтересованный. Объявили БАМ, молодежь тотчас и построилась в отряды, поехала свою молодость утверждать, за своими песнями... А в парк городской придешь, смотришь: один пьяный, другой, третий. Так что вот так. Молодежь разная. Один водку пьет, а другой не хуже нас, добровольцев Отечественной, на самое трудное дело идет.

– Сложно, наверное, было перестраиваться после войны на мирный лад?

– Какая же сложность? Мир – это мир... Нет, к миру привыкать не надо, а к войне привыкнуть нельзя.

IV

– Беляева! Старший сержант! – Елизавета торопливо добинтовывала раненого. – Беляева, слышишь?

– Ну, вот, родимый, теперь хорошо, лежи! Подскочила к начальнику:

– Здесь я, товарищ капитан.

– Не докричишься. Полчаса зову.

– Перевязку заканчивала.

– Командир зовет – все дела долой. – Уж больно что-то шумит Нагимов, и глаза какие-то у него несердитые. – Пойдешь на КП, командир полка звонил. Санитара у них убило. Ты ведь проворная, а там работы много. – Ей было страшно уйти. – Что стоишь? – услышала она чуть приглушенный голос Нагимова.

– В какую сторону идти?

Нагимов, видно, обрадовался вопросу и торопливо стал объяснять:

– По проводу. Бери провод. Вот этот самый провод. И ступай. Он тебя приведет. Командир полка по нему звонил.

– Спасибо.

Она сказала капитану это штатское слово и пошла. И он беспомощно глядел ей вслед, потому что ничем уже не мог помочь.

Старший сержант Беляева шла лесом, и было ей не одиноко. Навстречу несли раненых, другие шли сами. И она всех узнавала в лицо. Она ведь их кормила чуть не полгода, а потом взвешивала, выдавала им лекарства, проверяла чистоту.

– Максимов, что ли?

Снежное лицо шустрого Максимова. Все вокруг их девичьей роты крутился.

– Обе ноги, – ответили ей.