- Разумеется, через меня, - произнес господин Ямамото, открывая в улыбке длинные редкие зубы. Кажется, ему нравилось, что беседа становится такой оживленной. - Откуда человеку со стороны знать то, что не знаю даже я, лицо как-никак ответственное? Просто мне известно, к кому надо обратиться, и, следовательно, испросить для вас разрешение было вполне в моих возможностях.
- Понимаю...
Среди моих карт была одна, которая на ощупь казалась мне козырной, и я неторопливо, упиваясь собственным волнением, выложил ее на стол:
- Значит, когда Ерики-кун впервые узнал о существовании этой лаборатории, он тоже должен был получить разрешение на осмотр через третье лицо... иначе у вас не сходятся концы с концами...
Ерики открыл было рот, но господин Ямамото опередил его.
- Совершенно верно, - сказал он. - Давайте я вам вкратце объясню, в чем тут дело. Пусть это будет нечто вроде памятки для посетителя. Как я уже говорил, работа этой лаборатории засекречена. Тайну ее должен свято хранить всякий человек, кому она известна, независимо от того, сотрудник он или посетитель. Конечно, закона, который это гарантировал бы, не существует. И мы не берем клятвенных подписок с приложением печати. Формально никто ничем не связан. Зато чрезвычайно строг отбор. Мы показываем лабораторию только тем людям, в которых абсолютно уверены. И поэтому нарушений этого обязательства почти не бывает.
- Почти? Значит, все-таки бывают нарушения?
- Ну как вам сказать... Поскольку публике ничего не известно о нашей работе, можно считать, что таких случаев вовсе не было, не так ли? Впрочем, я как-то слыхал краем уха, что один из наших работников, человек грубый и неотесанный, спьяна проболтался. За это он подвергся строгому наказанию.
- Его убили?
- Нет, зачем же... Наука идет вперед. Убивать вовсе не обязательно. Можно лишить человека памяти. Есть и другие методы.
Кажется, мой козырь сыграл. Господин Ямамото был по-прежнему мягок и любезен, но Ерики, сам того не замечая, барабанил пальцами по краю стола, и ускоренный ритм этого стука свидетельствовал о том, что беседа идет о самом главном.
- А если труп может заговорить, остается только изрезать его на мелкие кусочки...
Господин Ямамото расхохотался, как будто я сказал что-то очень смешное.
- Да уж, - проговорил он, трясясь от смеха, - это действительно было бы неудобно.
- Я, однако, никак в толк не возьму... Если вы здесь так боитесь гласности, то к чему вообще разрешать осмотр? Добро бы еще человек сам настаивал и рвался к вам, но ведь вы сами навязываете это разрешение, а затем грозите убийством... Это же просто ловушка. Вдобавок, на что годится знание, которым ни с кем нельзя поделиться? Вся ваша затея похожа на издевательство.
- Вы преувеличиваете, сэнсэй, - заговорил Ерики, - Никто не мешает вам делиться вашими мыслями с единомышленниками...
Господин Ямамото перебил его:
- Совершенно верно, разрешение, как правило, получается через третье лицо. Это делается для того, чтобы расширять круг единомышленников, и нисколько не противоречит требованию сохранения тайны. Слухи, общественное мнение, все эти так называемые голоса публики, лишенные конкретного источника, - это одно. А суждение единомышленника, лица ответственного, - это уже совсем другое.
- Единомышленники, единомышленники... Да в чем, собственно?
- Вот это и мы хотим вам показать. - Господин Ямамото стремительно встал и потер руки. Глаза его в припухших веках весело сузились. - Мне представляется, что вас больше увлечет не фантастическая сторона дела, а сама идея. Мы начнем осмотр с камеры выращивания, но прежде мне хотелось бы вкратце познакомить вас с предметом наших исследований, с историей.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Скандал в семействе миллиардеров