Свет добра и человечности излучает поэзия Александра Яшина, этим она и дорога сердцу читателя, этим и привлекательна. Именно поэтому хорошо вписывается в рельеф поэзии шестидесятых годов. А поэзия шестидесятых, с одной стороны, обосновывается на земле, вбирая ощущения естества и плотности мира, и Яшину здесь отводится видное место; с другой, - уже чувствуя материальную основу бытия, устремляется в горнюю высь человеческого духа. Рельеф этот обозначен не всегда четко, но он вполне различим.

Любовь яшинского героя - любовь зрелого и сильного человека, смело идущего навстречу ей. Но это и любовь необыкновенно трудная, осложненная такими эмоциональными контрастами, что и представить их невозможно. То он мечтает даже о безответной любви, ибо любовь всегда является своеобразным ферментом жизнедеятельности: «только бы простоев не знать душе» - «скрытно жить, в немилости, но в любой миг из-под ног вырасти на ее вскрик», - то верит в пришествие любви и живет этой верой, то несет в себе горькое чувство разочарования - «Трудно живу, молча живу, молчу до ожесточения...», а то и вовсе впадает в отчаяние перед неожиданностями любви Ведь и у любящих сердца не всегда бьются в унисон, ведь и у них возникает чувство отчуждения, рождаются парадоксальные предположения:

Нет в любви ее ревностной Ни добра, ни просвета. Извела меня ревностью, - Может, ненависть это?

Но самые сильные, самые пронзительные стихи любовного цикла вызваны потерей любимой, горькой, трагической, невозвратной потерей. «Ночная уха», «Не надо каяться», «Думалось да казалось...» - сколько в них тоски, отчаяния, любви! Сколько безутешного горя и раскаяния, раскаяния в том, что раньше, может быть, чем-то не дорожил, и в то же время убеждения, что «не надо каяться», ибо «ведь если б согласье во всем, всегда - не знать бы нам счастья, опять беда». И, наконец, нота отчаяния:

С горем не в силах справиться,

В голос реву,

Зову.

Нет. ничего не поправится:

Из-под земли не явится,

Разве что не наяву.

Так и живу. Живу?

В стихах о любви Александр Яшин предстал человеком, сильно и тонко чувствующим, нервно отзывающимся на все перипетии этого неподвластного рассудку чувства, открытым навстречу ему и до конца честным в самых критических его ситуациях. А не этим ли и жизнь красна - большой и честной любовью, совестливым отношением к людям, заветною думой о Родине, горячим стремлением слиться с народом в его нелегком пути к счастью и процветанию.

... Однажды Яшин задался вопросом: «Счастлив ли я?» Размышляя наедине со своей совестью, он вспоминает о том, что плачет над «книгой правдивой» и «над горем людским» и переживает, когда не может кому-либо помочь. Значит, заключает он, «сердце мое не зачерствело, душа у меня живая, я - человек». Но есть еще другая сторона у этой медали, на которой отчеканен силуэт человека, - его призвание, профессия, его главное дело в жизни. Яшин и тут проверяет себя внутренними ощущениями, ведь он, работая над книгой, тоже плачет, доходит порою до исступления, значит, совесть его не спит, значит, есть в нем искра божия, значит, не зря народ кормит его своим хлебом!

Но плачет ли кто-нибудь над моими книгами? Счастлив ли я?..

Этими строчками кончается размышление. Нет, не кончается, - обрывается полуфразой, вопросом. Вечным, постоянно волнующим и заставляющим мучиться вопросом. Только самодовольная посредственность никогда не сомневается в своей значительности. Истинный художник редко находит удовлетворение содеянным им в искусстве.

Александру Яшину было чуждо самодовольство. Наоборот, последние годы своей жизни, словно бы уже предчувствуя скорую кончину, он все требовательнее, все пристрастнее допрашивал себя о прожитой жизни, терзался сомнениями, так ли он писал свою «книгу жизни»...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.