– Что такое «алименты»? – немного успокоившись, спросил меня Слава.

– Деньги, которые он платит государству, – объяснил я, – за то, что мы тебя кормим, одеваем, учим, воспитываем.

– А как понять, – допытывался он снова, – слова отца, что мать моя пьяница и нашла меня под забором?

На этот горький вопрос я не нашелся, что ответить, сказал только, что ему рано разбираться в делах взрослых.

Несколько дней после этого Слава ходил, как побитый. Не разговаривал с товарищами, не реагировал на обращенные к нему слова воспитателей. Он ушел в себя, замкнувшись в своем горе. В двенадцать лет он понял, что окончательно потерял отца, и впервые ощутил себя, совершенно одиноким человеком. Какими словами выразить такую беду?

После того злополучного побега Слава уже не исчезал из детского дома. И никогда больше не произносил имени отца. Он вычеркнул его из своей жизни.

Двойка по поведению... маме

Вечер. Уроки давно сделаны, и в детском доме наступает час, когда каждый из ребят выбирает себе занятие по душе. Мальчишки разбежались кто в столярную мастерскую, кто в живой уголок, к своим свинкам и попугайчикам, кто в холл смотреть телевизор. У девочек другие интересы: им хочется покопаться в своих тряпочках, поиграть в куклы, просто сесть в кружок и поболтать о том о сем, забыв перед сном о назойливом режиме, что расписывает жизнь воспитанников по часам и минутам.

Вот и на этот раз мои хохотушки собрались в спальне. Я люблю в эти тихие часы посидеть с ними, поговорить о житье-бытье, но сегодня недосуг: в игровой комнате по просьбе завуча рисую заголовок стенной газеты. Дверь открыта, и до меня доносятся голоса девочек. Как раз в это время у них и начался разговор о родителях, продолжение которого я услышал.

– Ой, девочки! Это что... Вот моя мамка давала жизни, пока ее не посадили, – бойкой скороговоркой строчила Лена Капустина. – В гастрономе работала, что-то там сперла – прогнали с треском. Устроилась в овощной капусту, картошку продавать и там, видать, натворила – тоже выгнали. Тогда говорит мне: «Подожди, Ленка, сезон наступает: пойду мороженым торговать». Я облизываюсь: вот, думаю, лафа, буду есть от пуза!.. Ну, дали ей ящик на колесиках, встала она с ним на углу и тонюсеньким голоском зазывает: «Кому мороженое, пломбирчик, сливочное?» Умора слушать... День продавала – ничего, второй день – тоже нормально, а на третий нажралась...

– Чего нажралась? – спросил кто-то из девчат. – Мороженого, что ли?

– Да ну тебя, – хохотнула Лена, – водки наклюкалась. Свалилась под забором, всю выручку у нее стащили, а ящик с мороженым потеряла. После этого на завод уборщицей устроилась, месяц проработала и чего-то там украла. Ну, ее, конечно, в тюрьму...

Пауза. Все притихли, и в этой тишине различаю слегка хрипловатый голос Любы Овечкиной:

– Вот писатели в книгах пишут: «Мать – святое слово»... Им бы такую мать-гадюку, как моя, посмотрела бы, что они тогда написали бы...

– Ты не расстраивайся, Любка. – По голосу не могу определить, кто это говорит. – Не у тебя одной. Детдом воспитает.

– Я и не расстраиваюсь, – продолжает Люба. – Только ей я, когда вырасту, все равно ничего не прощу. И как мужиков пьяных водила и как посылала меня к чайной деньги клянчить на водку... Последний раз, как лишили ее прав на меня, била долго. Три раза за вечер бить принималась, решила, что это я судье всю правду про нее сказала...

В последних словах Любы слышу слезы. Она замолкает, из спальни доносятся только ее всхлипывания. После долгой паузы кто-то негромко спрашивает:

– А письмо вчера тебе пришло от нее?

– Еще не хватало! – взрывается Люба. – Письмо от бабушки, а мамкино я бы и читать не стала. Да и бабка тоже хороша: дом свой, сад, у деда машина, старая, правда, но ездит. Он на ней клубнику на базар возит. В общем, куркули чертовы. А на каникулы меня ни разу к себе не взяли...

– Боятся, что объешь, – замечает кто-то.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.